Первое правило королевы

– Доброе утро, – отчетливо проговорила она, не поворачивая головы. – Спасибо вам большое. Я, наверное, доставляю вам много хлопот.

Инна придвинула к дивану кресло, села на него и посмотрела на губернаторскую дочь. Лоб ее был очень белым, под глазами синева, на висках желтизна.

– Катя, послушайте меня. Вам пока лучше не выходить из дома. Побудьте здесь.

– Я не могу. Там мама. Надо все устраивать.

– Катя, там и без вас все устроят. Хотя бы до вечера побудьте здесь.

– Я не могу. Из-за мамы.

– Я все равно вас запру, – заявила Инна спокойно. – А на окнах решетки.

Катя повернула голову и посмотрела на нее.

Инне показалось, что безмятежного вчерашнего безумия в ее глазах больше нет, осталась лишь вся тоска, что только есть на белом свете. Как она там поместилась?..

– Митьку надо найти, – с трудом выговорила Катя. – Сказать про маму. Он не знает, наверно.

Инна была уверена, что, даже если Митю найдут и скажут, что его мать умерла, он ничего не поймет.

– Все-таки я, наверное, пойду, Инна Васильна.

– Никуда вы не пойдете, – жестко сказала Инна. – Или вы хотите к вечеру стать третьим в вашей семье трупом?

Она умела быть жесткой, непреклонной, несгибаемой – когда это требовалось. Она была в сто раз сильнее Кати Мухиной и была уверена, что сумеет Катю остановить.

– Так что до вечера вы точно останетесь здесь. Горничная сейчас уйдет, я попрошу ее, чтобы она долго не возилась. Завтрак вам мы оставим. Вечером приедет Глеб, и мы что-нибудь придумаем.

– Глеб – это тот, кто вчера меня нашел?

– Вы сами его нашли.

– Он правда был начальником папиной охраны? Инна удивилась:

– Неужели вы не помните? Катя улыбнулась:

– Почти… нет. Мне кажется, что если и помню, то только чуть-чуть. Но все равно мне нельзя оставаться здесь. Меня искать, наверное, будут. Мой… муж вчера прилетел.

– Я позвоню вашему мужу и скажу, что вы гостите у меня.

Катя отвела глаза и опять уставилась в потолок.

– Нет.

– Почему нет?

– Я не хочу, чтобы он сюда приходил.

Инна нетерпеливо вздохнула – Катин муж ее не слишком интересовал, и вообще ее всегда раздражало, когда женщина не могла за себя постоять.

– Я не стану сообщать ему пароли и явки.

– Что?

– Катя, вы пока отдыхайте, а там посмотрим.

Катя помолчала.

– Спасибо. – И Инна поняла, что своего добилась.

Кате не хотелось «на войну» – выходить из убежища, принимать сложные решения, брать на себя проблемы, решать их, тащить на хребте ответственность. Ей нужна была передышка, и Инна такую передышку предлагала. Ей нужно было как следует прочувствовать свое горе, чтобы принять его и смириться с ним – Иннин теплый и глухой кабинет был лучшим местом для этого.

Кроме того, Катя почти не помнила, что делала вчера, и ее это пугало. С тех пор как сознание стало отлетать от тела и Катя как будто видела себя со стороны и немного сверху, она ни разу не задумалась, что именно происходило, когда сознание существовало отдельно? Где она была, что делала, что видела?..

А теперь вот задумалась.

Ночью она пришла в себя на незнакомом диване, в незнакомой темной комнате и перепугалась, и вскочила, и хотела бежать, уверенная, что наконец-то все поняли, что она сумасшедшая, и отправили ее в сумасшедший дом, но тут завозился теплый шерстяной ком у нее в ногах и остроухая небольшая кошка, подняв голову, строго посмотрела ей в глаза.

Катя была уверена, что именно эта кошка вернула ей рассудок – хотя в этой мысли было гораздо больше безумия, чем во всех предыдущих.

Кошка смотрела не мигая – словно в самую середину мозга. И как пыль со старого зеркала, неясные и расплывчатые образы стали пропадать, меняться, и Катя все вспомнила – маму, обледенелые доски, собачий лай, огромного человека в капюшоне и теплой куртке, машину, похожую на сарай, Инну Селиверстову.

Кошка не отводила глаз, пока картинка не сложилась вся, целиком, и Генка в ней оказался, и фиолетовая Илона с зелеными ягодицами, и питерская квартира с видом на Дворцовый мост, и пьяненький Митька, и закрытый гроб, в котором хоронили отца, – все беды и несчастья ее, Катиного, сегодняшнего существования.

И еще она вспомнила, как решила убить Генку, и вспомнила свой бред о том, что видела, как убивали маму.

Кошка все не отводила глаз – и не дала сознанию трусливо уползти из тела.

Нет. Это только твое, тебе и нести.

Ты можешь спрятаться, конечно, за свое отлетающее сознание, но твое время еще не пришло. Ты остаешься здесь и должна жить в соответствии со здешними законами, как бы они ни были жестоки, – так Катя поняла остроухую кошку.

Потом та отпустила губернаторскую дочь, очевидно решив, что пока достаточно, – моргнула, повела головой, смачно зевнула и перевалилась на другой бок.

Катя взялась рукой за лоб.

Лоб был горячий. Она потрогала свои щеки и волосы – будто чужие, – воротник свитера, шею. И еще немного подумала про мужика в капюшоне и про Инну Селиверстову, которая оставила ее в своем доме, – не вызвала санитаров, не позвонила Якушеву или Генке.

А потом Инна пришла.