Первое правило королевы

– День добрый, – выговорил Симоненко и окинул Инну и Якушева таким подозрительным и опытным взглядом, что оба немедленно почувствовали, что ведут себя неприлично. Вполне можно было и не стоять вдвоем в пустой приемной, и Инна вполне могла отодвинуться на шаг-другой, и уж оттуда, из отдаления, вытянуть шею и рассмотреть оставленную визитку, а Якушев вполне мог бы застегнуть пальто, а наличие шапки на голове неубедительно, нет, неубедительно!..

– Если ты ко мне, Василий Иванович, – сказал Якушев веско, видно, обиделся на подозрительный взгляд, – то меня нет уже. Я уехал.

– На пять минут всего, Сергей Ильич!..

– Ни на пять секунд. Говорю же, нет меня!

И словно для того, чтобы подтвердить сказанное, стремительно вышел вон из собственной приемной.

– Упустил, – с сожалением произнес Симоненко и неприязненно посмотрел на Инну – уж она-то своего не упустит! По телевизору вон как все про нее говорят, один другого хуже, а она в полном порядке, даже Сергей Ильич возле нее гоголем ходит, хотя ему-то уж поостеречься бы!..

– Я тоже пойду, Василий Иванович. До свидания.

– А чего тут работников никаких нет, ты не знаешь?

– Каких работников?

– Ну, секретаря или Валентины Ивановна, помощницы? Куда они сгинули-то все?

– Не сгинули мы, – раздался от двери задыхающийся бас, и в приемную ввалилась та самая Валентина Ивановна, раскрасневшаяся с мороза, в распахнутом коричневом пальто. Симоненко она улыбнулась, а на Инну даже не взглянула, потому как терпеть ее не могла.

– Нас Сергей Ильич отпустил, – помощница распахнула шкаф, достала вешалку и стала пристраивать пальто, – на полдня. Я перед выходными никогда не успеваю ни на базар, никуда! Беда прямо с этим временем!

Инна ногтем подцепила с полированного стола визитку, наугад кивнула во враждебное пространство, образованное Симоненко и помощницей Якушева, и пошла к двери.

На лестнице перед большим зеркалом она остановилась и повернулась – чтобы убедиться, что сзади у нее все в порядке, просто так, потому что эти двое смотрели слишком уж пристально, хорошо, если дырку не прожгли. Сзади все было в порядке, даже очень красиво.

Она повернулась, сбежала на один пролет и замерла. Навстречу ей поднимался Ястребов Александр Петрович.

Она не была… готова увидеть его, словно материализовавшегося из ее мыслей.

Жестом английской королевы Елизаветы, подающей руку лорд-канцлеру, – Инна однажды своими глазами видела этот неподражаемый жест, исполненный достоинства, самодостаточности и… как бы это выразиться… глубочайшего равнодушия ко всему, кроме внешней формы, которую приходится соблюдать, – Инна положила руку на полированные перила и продолжала спускаться.

Только поравнявшись с ним, она повернула голову:

– Здравствуйте, Александр Петрович.

– Здравствуйте, Инна Васильевна. Готовитесь сегодня снова в эфир? Отстаивать интересы демократической прессы?

Укол был так себе, не очень болезненный, все потому, что Александр Петрович тоже заранее не подготовился.

– Сегодня у меня выходной. Сегодня я ничьи интересы не отстаиваю.

– Напрасно.

Не надо было спрашивать, но она все-таки спросила:

– Почему?..

– Потому что без вашей энергичной поддержки их никто отстоять не сумеет.

– Вы мне льстите.

– И не думаю даже. Я просто констатирую факт. Инна посмотрела ему в глаза – черные до самого дна, как ночное небо над Енисеем, – оторвалась от них, будто вынырнула, и быстро прикинула, спросить или нет. Спросить очень хотелось, но инстинкт самосохранения вопил все громче – не смей, не смей!..

И, конечно, она посмела.

В конце концов, она никогда и ничего не боится, и это должно быть известно всем.

– Ты вчера забрал у меня газеты?

Ястребов так удивился, что у него даже уши шевельнулись, по крайней мере, так показалось Инне.

– Какие газеты?..

– На полу в кабинете лежали газеты. Когда ты ушел, не осталось ни одной. Зачем ты их забрал?

Он всегда соображал молниеносно и понял, что она вовсе не шутит, не выдумывает и не пытается его подловить. На самом деле у нее были какие-то газеты, которые кто-то забрал, и для нее это важно.

– Я не забирал никаких газет. У меня своих полно, мне твоих не надо.

Инна посмотрела на него и ничего не поняла. Врет или нет?

– Когда ты пришел, дверь была открыта, правильно?

– Да.

– Ты вошел в дом и увидел меня на лестнице, правильно?

– Пока да.

– На полу в кабинете были разложены газеты. Ты видел их?

Ястребов честно попытался вспомнить, вспомнил, что было темно, и сказал:

– Было темно.

– Я знаю! – с досадой возразила она. – Но когда наверху свет, все равно видно, что там внизу. Ты видел на полу в кабинете газеты?

– Нет.

– Почему ты говоришь «нет», если только что говорил, что было темно?

– Потому что было темно.

– То есть ты не видел газет из-за того, что было темно? Или их все-таки не было?

– Иди ты к черту, – вдруг сказал он весело, – когда я вчера пришел, мне было наплевать на газеты. Глубоко и искренне.

Она опять посмотрела ему в глаза – никакого движения мыслей или эмоций, как в черной дыре, в которой нет ни малейшего проблеска энергии.