Первое правило королевы

– Мама просила никому не говорить, я и не сказала. Но дядя Сережа ни при чем, это точно! Они с папой еще в совпартшколе вместе учились, и маму он любит, и нас.

– Я знаю, – согласилась Инна.

– Ну вот. Он приехал еще до света и сказал, что мама умерла. От сердца. Прямо у Митьки в квартире. И больше я почти ничего не помню, Инна Васильевна.

Помню только, что шла по какой-то улице, по доскам, собаки лаяли, и я думала, что это Альма. У нас собака была, Альма. Мы с Митькой ее нашли, и он принес домой. Она у нас двенадцать лет жила, и умерла. А мне показалось, что… Глеб говорил – фу, Альма! Я думала, это наша.

Зазвонил мобильный телефон. Катя замолчала и уставилась в пол. Инна взяла со стола легкую трубку.

– Инна Васильевна, это Глеб Звоницкий. Я на крыльце стою.

– Глеб, – быстро спросила Инна, – как зовут твою собаку?

– Кого?..

– Собаку твою как зовут?

Катя вдруг подняла голову и посмотрела на Инну с надеждой и страхом, словно от ответа на этот простой вопрос зависит вся ее дальнейшая жизнь, рассудок, все на свете.

– Мою собаку зовут Альма, – отчеканил Глеб Звоницкий на Иннином крыльце. – А что?

– Повтори, пожалуйста, и погромче, – попросила Инна, отняла трубку от уха и повернула ее к Кате.

– Мою собаку зовут Альма! – Проорал в телефоне Глеб. – А что такое?!

– Ничего, – сказала Инна в трубку и улыбнулась, – подожди, я тебя сейчас впущу.

– Нет, а при чем тут моя собака?..

Инна нажала кнопку и посмотрела на Катю.

– Как видите, Альма на самом деле жива и здорова. То есть ничего вы не придумали, все так и было.

Катя широко и радостно улыбнулась. Когда Инна вернулась вместе с Глебом, губернаторская дочь уже не улыбалась. Она сидела на своем стуле, судорожно выпрямив спину, в глазах у нее был ужас, как у человека, внезапно увидевшего на своей привычной и мирной кухне инопланетное чудовище.

– Инна Васильевна, – сказала Катя, и губы у нее сильно затряслись, – если я ничего не придумала про Альму, значит, я ничего не придумала про… маму. Я на самом деле видела, как ее… убили, да? Значит, она не умерла от сердца, а… как папа?! И… я… это… видела?! Значит, я там… была?!

* * *

Инна сварила целый кофейник кофе и налила в три одинаковые большие кружки.

– Спасибо, – поблагодарила вежливая Катя.

– Катерина Анатольевна, – неожиданно сказал Глеб, – да не отчаивайтесь вы так! Смешно слушать, в самом деле! Мало ли кому чего кажется! У нас на работе говорят – когда кажется, креститься надо!

Инна под столом пнула ногой его джинсовую ногу, призывая быть поделикатнее. Глеб ничего не понял.

– У вас на нервной почве галлюцинации, вот и все дела. Я это сто раз видел. Даже у здоровых мужиков бывает, а не то что у… слабого пола!

Инна опять пнула его ногой, но майор, взявший в Глебе верх над всеми остальными человеческими проявлениями, никак не унимался.

– Вам бы надо сто грамм принять да и проспать до завтра, а завтра бы встали, мы с вами потолковали бы потихонечку, может, чего и выяснили, кто там чего видал, кто чего не видал, кто за кем шел и куда…

– Мне нужно вернуться домой, – твердо заявила Катя. – Никто не знает, где я. А мама там одна. Митька не в счет. Ему ничего нельзя поручить.

– Ваша мама не одна, – спокойно объяснила Инна, – там Якушев Сергей Ильич. Он мне сегодня говорил, что вы куда-то подевались. Я хотела ему сказать, но не успела.

– Надо сказать, – решительно вступил майор. – А то поднимут по тревоге спецподразделения, план «Сирена», план «Перехват», все такое прочее, а нам лишний шум ни за каким хреном… то есть я хотел сказать, что нам лишний шум ни к чему. И так в крае хрен знает… то есть я хотел сказать, что обстановка сложная.

– Ей нельзя возвращаться домой, – заявила Инна. – Никак.

– Нельзя, – согласился Глеб. – Возвращаться нельзя, а позвонить надо.

– Если мы позвоним, номер моментально определят и все станет понятно, – сухо сказала Инна. – Мне не хотелось бы, чтобы я…

– Никто ничего не определит. Смотря откуда звонить. Мы же не дураки, чтобы со стационарного телефона или с мобильного звонить! Мы откуда надо позвоним и все меры примем.

Они помолчали.

– Глеб, ты узнал что-нибудь про эту утопленницу, Машу Мурзину? – фамилия выговорилась с трудом, как будто Инна камни жевала.

– Да почти ничего, Инна Васильевна. Данных нет, и не проходила она никогда ни по каким делам и документам. Так, девчонка и девчонка. Только не двадцать лет прошло, как она… в Енисей прыгнула. Двадцать семь. Почитай тридцать. Ошиблась Катерина Анатольевна.

– Странно, – сказала Катя задумчиво. – Мне казалось, я уже большая была. Помню, как папа сердился, что бабушка нас на похороны потащила, как потом мама приехала и тоже сердилась… Неужели мне было… сколько получается… шесть лет?

Преступление, наказание, бог троицу любит, вспомнилось Инне.

Узнать бы, что имела в виду Любовь Ивановна, и все станет ясно. Ясно и понятно. Можно будет продолжать жить дальше, заниматься «праздником для народа», вернуться к привычным и знакомым делам, приналечь на карьеру, выкинуть Ястребова из головы и из жизни!..

Впрочем, его никогда не было в ее жизни. Не было и не будет, это уж точно.