Первое правило королевы

От представленной картины Инна неожиданно захохотала и перепугала Катю, которая мыкалась в дверях.

В светлых джинсах и «английском кашемире» она казалась неожиданно высокой и очень молодой. Темные волосы колечками завивались на макушке и шее, и щеки стали розовыми от горячей воды. «Петербургская бледность» осталась только на лбу.

— Сколько вам лет, Катя?

— Тридцать три. А что?

Инна удивилась. Она была уверена, что губернаторская дочь значительно моложе.

— А кем вы работаете в своем Питере?

— Я… я в рекламном агентстве работаю. Придумываю слова и картинки, для того чтобы лучше продавались зубные щетки или колбаса.

Инне показалось, что Кате стыдно, что она занимается такой ерундовой работой.

— Я приготовила ужин, Инна Васильевна. Не знаю, можно ли было все это брать, но я…

— Брать можно все.

— Я сделала цыпленка табака и салат. Салат в холодильнике. Цыпленок в плите.

Инна удивилась. Катя Мухина не производила впечатления приспособленного к жизни человека.

Тем не менее салат оказался сказочной красоты и цыпленок очень вкусным.

— Надо Глебу оставить, — заметила Инна с сожалением. Ей хотелось доесть — так понравился цыпленок. — Он должен приехать.

— Вы с ним дружите, да?

— Да. Он как-то помог мне, еще в Москве. А знаю его давно. Я же в Белоярске начинала работать, и он тоже.

Катя помолчала.

— Хорошо, когда есть друзья. А у меня никого нет.

— Как же это так получилось, что у вас никого нет?

— Не знаю. У меня Митька был, самый лучший друг. Это когда мы маленькие были. А потом я в Питер уехала, учиться. Знаете, с одной стороны, я была такая… очень провинциальная, неуверенная, а с другой стороны… Папа же всегда начальником был. Он приезжал, и мы с ним то с питерским мэром ужинали, то в Мариинку на балет с губернатором шли, то по телевизору нас показывали, то еще что-то… Квартиру он мне сразу купил, машину. Кто со мной стал бы… дружить?

— Кать, — сказала Инна, — вы же не детсадовский ребенок! А говорите, словно вам пять лет!

Катя насупилась и стала рисовать вилкой в тарелке.

— Вы тоже считаете, что я дура?

— А кто считает, что вы дура?

— Мой муж. Он говорит, что со мной нельзя иметь никаких дел, потому что я идиотка. И никто со мной не дружит, потому что идиотка. И никто не может меня любить, потому что…

— Вы идиотка, — закончила за нее Инна. Она вдруг стала подозревать, что так и есть на самом деле.

Катя помолчала.

— Люди, которые находятся с нами на одном… уровне, мне совсем не интересны, — вдруг призналась она. — Я не катаюсь на горных лыжах, не училась в Сорбонне, не говорю по-японски и еще не знаю и не делаю тысячу разных вещей, которые нужно делать, чтобы тебя уважали в таких компаниях. Мне лень и скучно. Люди, которые… не находятся с нами на одном уровне, озабочены, чем бы накормить детей и на что купить ботинки, а у меня машина за пятьдесят тысяч долларов.

— Вы так говорите, словно вас это расстраивает.

— Да не расстраивает! Но у меня… правда никого нет. Дружила в школе с Лилей Лазаревой. Она теперь замужем за военным. Он пьет, бьет ее, а она от него не уходит, потому что некуда. Разве она может со мной дружить?..

— Поместите объявление, — буркнула Инна. Подобные разговоры всегда ее раздражали. — Одинокий крокодил мечтает завести друга.

Катя посмотрела на нее с печальной укоризной.

— А когда муж ушел, у меня что-то стало… с головой, словно я вижу себя сверху. Будто я не внутри, а снаружи, понимаете?

Инна настороженно покачала головой.

— Папу когда хоронили, мне казалось, что я над кладбищем, довольно высоко. И всех вижу — и вас, и дядю Сережу, и маму, и Митьку. Я даже им потом сказала…

— Кому — им?

— Маме, дяде Сереже и Митьке, он еще трезвый был. Мама заплакала, сказала что-то про наказание, а дядя Сережа расстроился. Он вообще нас очень любит.

— А ваш брат?

— А Митька не слушал. Ему, наверное, выпить хотелось, а мама его караулила, чтобы он хоть не сразу… понимаете?

— Понимаю.

— Она все надеялась, что мы его в Питер заберем, найдем ему там работу и станем жить втроем…

Катя вдруг ногтями одной руки впилась в другую — сильно. Когда пальцы разжались, Инна увидела четыре полукруглых красных следа, она содрала кожу до крови, но справилась с собой, и голос ее звучал достаточно спокойно.

— Я теперь осталась совсем одна. Митька ведь тоже… пропал. Этого только мама не понимала, все надеялась, а я-то знаю, что он пропал.

— Катя, — осторожно спросила Инна, — а когда Любовь Ивановна ушла на встречу со мной, ваш брат где был?

— Не знаю. Он на даче остался, но он уже был… никакой, вы же видели.

— Видела.

— Ну вот. Я ждала ее, ждала, потом я дяде Сереже позвонила. Он сказал, чтобы я не волновалась, что маме, может, просто надо одной побыть…

— А вы ему… сказали, куда она пошла?

— Я сказала, что к Митьке в квартиру, что ей вещи надо собрать, потому что мы все вместе уезжаем в Питер.

— А почему вы Якушеву не сказали, что Любовь Ивановна должна там встретиться со мной?

Катя пожала плечами — этот вопрос ее нисколько не занимал.