Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.
— Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!
— Саша, — пробормотал он, — Саша…
Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее — и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно — огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!
Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, — он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!..
Она назвала его по имени — и все.
Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.
Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.
Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.
Он не знал, как ему с этим быть.
То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, — знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, — и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.
И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки — тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!
И как быть с этим, он не знал.
Инна искоса взглянула — вид у него был странный.
— Ты мне все-таки не веришь, да?
Он даже не понял, о чем идет речь. Чему он должен верить или не верить?..
Ах, да. Она пришла по делу. Губернатора застрелили. Она ограбила квартиру.
— Я пока ничего не понимаю, — холодно сказал он. — Может, ты объяснишь?
— Да я пытаюсь! Катя Мухина сказала мне, что ее мать говорила про преступление и наказание. Про то, что не бывает преступлений без наказаний.
— Это Достоевский, что ли?
— Это не Достоевский! Еще она спросила у Кати, помнит ли она Машу Мурзину, которая утопилась. Кате казалось, что двадцать, а на самом деле почти тридцать лет назад.
— Ну и что?
— Катя помнит Машу Мурзину и помнит, как отец был расстроен и рассержен, что она утопилась.
— Я бы тоже рассердился, если бы кто-то у меня на глазах утопился.
Инна посмотрела на свои руки — красные. Это потому, что она ковырялась в снегу.
— Саша. Это старая и неприятная история. То есть трагическая. Мухин зачем-то оставил мне бумаги. Он собрал какие-то бумаги, написал «Селиверстовой» — и застрелился. Любовь Ивановна попыталась отдать их мне, и ее убили. Остались только газеты. Газеты у меня украли, но я выписала из них фамилии журналистов — больше ничего оттуда нельзя было извлечь. Фамилий много, а инициалы, как правило, повторяются. Самыми частыми были «ЗГ».
— Зиновий Гердт, — предположил Ястребов. Слушать ему не хотелось именно потому, что он был совершенно уверен — она права, и это все усложнит и изменит.
Ему на сегодняшний день уже достаточно было сложностей и перемен.
— Я узнала, что «ЗГ» — это Захар Юшин. Так я и не поняла, почему «Г», если у него фамилия Юшин! В редакции никто и никогда не видел его в глаза, гонорары переводили на счет, зато у него есть адрес. Чернышевского, пятнадцать.
— И из этого ты сделала вывод, что Мухина убил его сын от Маши Мурзиной?
Инна рассердилась:
— Если вы не хотите или не можете меня выслушать, Александр Петрович, я лучше пойду. Мы просто зря теряем время.
Он поймал ее за руку, когда она уже поднялась, чтобы идти — решительная какая!
— Инна. Сядь. Мне трудно сразу разобраться и не очень хочется вникать, честно говоря.
Конечно. Он знала, что ему нет никакого дела до ее проблем. Ему нет никакого дела ни до чего, но в данном случае замешаны и его интересы тоже. Странно, что он не понимает. Или делает вид?
— В газетах, которые мне оставил Мухин, была заметочка про маньяка, который сбежал из сумасшедшего дома. Я случайно узнала, что не было никакого маньяка, никто ниоткуда не сбегал. Зато, когда я позвонила в сумасшедший дом, выяснилось, что три года назад у них погибли больной и санитар. Утонули в Енисее.
— Черт побери, — произнес в сердцах Ястребов. — Все тонут в Енисее. Эпидемия прямо.