Первое предательство

К тому же осознание того, что каким-то образом Джосан сам смог воспользоваться магией, обижало его научный склад ума. Если он обладает подобным даром, то почему не замечал никаких проявлений ранее? Ему около тридцати, наверняка хоть какой-нибудь знак проскользнул бы, если бы волшебные силы скрывались в нем, пускай даже и глубоко внутри. Монах никогда не занимался магией и чародейскими искусствами, поэтому совершенно не представлял, как вызывать такую мощь. И если вдруг возникла потребность воспользоваться талантом, то почему именно сейчас? Ведь ему и раньше было холодно и голодно.

Хотя беглец никогда не ожидал от себя столь опасного порыва ярости. Злость всегда противоречила его природе, однако в тот момент все пожирающее неистовство заполнило тело и мозг, и он готов был наброситься на любого. Казалось, кто-то чужой захватил над ним контроль, что неприятно напомнило о чувствах, которые пришлось испытать во время боя с убийцей.

То есть создавалось впечатление, что внутри него находился чужак, обладающий талантами, которые так необходимы Джосану, чтобы остаться в живых. Он мог поддерживать огонь, чтобы тот горел как можно дольше. Искусно владел оружием и рукопашным боем. И временами впадал в неистовство.

Как же поступить с огнем, когда наступит время уходить? Можно взять горячий уголек, осторожно завернуть и забрать с собой, чтобы потом зажечь новый костер. Но со временем он опять потухнет, и брат снова столкнется с необходимостью вызывать пламя.

Тогда что делать? Монах не знал, как удался странный трюк, поэтому повторить его не мог. А что, если только ярость способна раскрыть подобные силы? Будет ли он готов доводить себя до такого состояния? Какой человек осознанно окунется в бессмысленный гнев?

Брат уже и так сильно изменился со времен ученичества в коллегии. Сколько еще придется пережить, прежде чем перед ним откроются все грани тайного внутреннего «я». Если он больше не ученый, то кто? Преступник, как считали многие? Бродяга? Без привязанностей к месту и людям?

Несмотря на тепло от костра, по телу Джосана пробежала дрожь, и он поплотнее завернулся в плащ. Мысли крутились в голове бесконечными потоками. Слишком много гипотез, и отсутствие фактов, которыми можно их проверить. Всю жизнь монаха учили, что страх плохой советчик. Тем не менее заповеди, которые казались столь очевидными в мраморных классах коллегии, теперь виделись в другом свете: банальность, подходившая монаху в укрытии, оказывалась бесполезной для одинокого человека вдали от цивилизации. Его страшили секреты где-то глубоко внутри, и не к кому было обратиться с просьбой о помощи.

Той ночью Джосан долго не мог уснуть, а когда все-таки дрема накатывала, ему снились страшные видения, заполненные насилием, лихорадочными видами города, пылающего вокруг.

Джосан оставался на новом месте два дня, осторожно поддерживая огонь. Поиск еды принес драгоценные плоды: пару пригоршней высохших ягод, которые не заметили птицы, а терпение и усидчивость в течение целого дня вознаградили одной форелью. Однако здесь определенно нельзя задерживаться. Даже если и возвести укрытие из сосновых веток и начать охотиться за дичью — а такими навыками монах не владел, — то оставалось находить пропитание лишь собирательством, но так долго не протянешь.

Беглец тщательно обдумывал все варианты. Страх разоблачения загонял его глубоко в чащобу леса, где единственными признаками жизни были следы дичи. Тем не менее выживание подразумевало еду и укрытие, а чтобы найти и то, и другое, нужно вернуться в места, где обитают люди. Джосан провел рукой по волосам — все еще короткие, но через месяц или два отрастут до длины, которая не вызовет вопросов у деревенских. Тогда монах станет похожим на работников с юга, коротко стригущихся из-за летней жары.

Когда беглец упаковал остатки немногочисленных пожитков, то озадачился вопросом, что может трудяга с юга делать в северных краях империи. Возможно, в юности уехал из дома, а теперь вернулся, чтобы получить наследство?

Монах грустно усмехнулся. В какой-то степени он действительно вступил в право наследования. Впервые за долгие годы он задумался, кто же оставил плачущего ребенка на ступеньках коллегии, без намеков о происхождении, но с привычным для подобного щекотливого дела кошельком с золотыми монетами. Был ли его отец дворянином, чьи почитаемые предки когда-то связывались с ним кровными узами бывших правителей Икарии? Либо Джосан — потомок ветви незаконнорожденных, которую скрывали из страха навлечь яростный гнев императора Аитора?

Беглец не забыл татуировку с ящерицей на теле убийцы. Вероятно, это знак тайного сообщества либо печать бывшего императорского дома. Рептилии всегда ассоциировались с магией из-за таланта к перевоплощению и способности выращивать потерянные конечности. Знал ли чужак о скрытых талантах своей жертвы? Если догадывался, то почему предпочел избавиться от Джосана, а не привлечь на свою сторону?

Если только они были знакомы, и судьба монаха несла отпечатки поступков, которые тот не помнил.