Первое второе пришествие

Но вот все чаще на него стало накатывать смутное волнение. Закон природы неумолим, какое чудище она ни произведет на свет, чудищу требуется продолжение рода.

И только тут волкозаяц начал понимать: что-то не так. Забыв про еду, он рыскал целыми днями по лесу, отыскивая особь такого же внешнего вида, но женского пола, поскольку сам был мужчиной. Вдруг остановится и ошалело забарабанит по пню. Выскочит из кустов очарованная мужской заячьей музыкой зайчиха, перепугается, увидев страшилище, убегает, а он и не гонится, на что она ему! Или вдруг раздастся из его глотки какой-то вой, тоскливый и протяжный. Тенью выскользнет волчица из темени чащи, а за нею маячит соперник-волк, желая драки, тут уж волкозаяц сам чешет куда подальше во все лопатки.

Нестерпимы были для него эти дни, но они миновали, как-то улеглось в душе – до следующей весны.

Пришла опять весна – и опять все повторилось – с новой силой, с новой мукой, к которой прибавилось неведомое доселе ощущение безысходности. И когда прошел гон, он не стал прежним; чувство безысходности засело глубоко, осталось навсегда. Он питался теперь почти с отвращением, не видя смысла в питании лишь для поддержания одного себя.

Как-то зимой выбрел к окраине Полынска. В лесу он людей сторонился, едва завидя, удирал, а тут людей сперва и не заметил: морозным вечером все сидели дома. Собаки же свободно бегали по улицам, перед тем как засесть на ночь на цепь для охраны, и среди них были особи самых причудливых форм: лопоухие и вовсе без ушей, с крючковатыми хвостами и вовсе без хвостов, рыжие, черные, пегие, с мордами и острыми, почти волчьими, и тупыми, сплющенными, почти заячьими. Волкозаяц заволновался, приблизился, собаки учуяли смешанный волчий и заячий дух и подняли такой хай, что казалось, тысячи их собрались вместе. Захлопали двери, вышли хозяева, перекликаясь: что за причуда?

Волкозаяц побрел в лес, понял: это не его стая.

Четыре года прожил он на свете.

И однажды заболел.

Пробовал лечиться травами, угадывая их лечебные свойства, – не помогло. Вдруг возникло смутное желание чего-то горячего, хотя он никогда не ел ничего горячего, не пробовал живого мяса или крови. Просто пасть хотела, чтобы внутри ее было горячо.

Обессиленный, он лег, чтобы умереть.

И опять же, не зная своего срока смерти, он не испытывал печали. Пришла пора умереть, что ж…

Холодно было, моросил дождь, он лежал под густым кустом.

Послышались шаги.

Человек.

Смерть смертью, а инстинкт инстинктом, – от человека надо уходить. Он еле поднялся, выполз из под куста – и застыл, не имея сил сделать больше ни шагу, но боясь упасть: природа шепнула ему на ухо, что упавших добивают.

Человек подошел, постоял. Сделался ниже. Глаза. Руки на голове – теплые.

Хорошо от них стало. Волкозаяц тихо заскулил. Человек издавал не угрожающие звуки. Взял его на руки. Волкозаяц закрыл глаза.

А, это смерть пришла, подумал он, чтобы убаюкать меня в последнюю минуту. Спасибо ей. Не знал, что она такая ласковая, а то бы раньше помер.

3

Петр принес волкозайца домой, положил на мешковину в углу, укрыл тряпьем. Дал теплого молока – волкозаяц не стал лакать. Положил кусок мяса – волкозаяц отвернул морду.

Маша, поглядев на пустые старания мужа, потерла на терке морковку. Волкозаяц почавкал немного и закрыл глаза, задремал.

– Травоядный, значит, – сказала Маша.

Она решила, если зверь выживет, полюбить его – потому что детям, когда они у нее появятся, полезно обхождение с животными, – так воспитывается доброта. Правда, ее беспокоило, что вот уже сколько месяцев живет она с Петром, а признаков беременности нет. Она сходила тайком в поликлинику и проверилась, все оказалось в норме. Значит, дело в Петре, но она стеснялась сказать ему об этом. Успеется еще.

Она не знала, что и Петр ходил в поликлинику – и у него тоже все оказалось нормально.

– Почему же тогда? – спросил он.

– Бывает – несовместимость какая-нибудь. Вообще, много разных случаев бывает непонятных науке, – сказала молоденькая врачиха.

– Что ж, у меня со всеми несовместимость? Я не меньше сотни, извините, как бы это сказать…

– Вступали в половую связь, – помогла врачиха.

– Вот именно. И – ни одна.

– Значит, у вас все-таки бесплодие, которое имеющиеся препараты и приборы определить не могут, – сказала врачиха, слегка волнуясь.

– Ты не вздыхай грудью-то, – сказал ей рассерженный Петр. – Не совестно: при хорошем муже на других кидаться?

– Откуда вы взяли? – запунцовела врачиха. – Вранье это, сплетни!

– Знаю! – сказал Петр.

Врачиха, не шибко симпатичная, скуластенькая, но с ореховыми интересными глазами, посмотрела на дверь и вдруг открылась Петру:

– А что делать, если мне одного мало?

– Заведи такого, чтобы мало не было.

– Я и завела. Пятерых сперва попробовала, на шестом остановилась, замуж вышла за него. А оказалось – и его не хватает.

– Тогда лечись.

Врачиха усмехнулась, и по этой усмешке было ясно, что лечиться она не собирается.

– Я до шести работаю, а потом еще до восьми с бумагами тут сижу, – откровенно сказала она, невзначай глянув на больничный топчан. – Запираюсь, чтоб не мешали, и сижу.