Первое задание

— Пошёл Гитлер к чёрту помощи просить. «Чепуха, — говорит, — получается, большевики ни в тебя, ни в бога не верят, а колошматят нас со всех сторон». — «Это точно, колотят вас», — отвечает чёрт. «А в чём причина?» — спрашивает Гитлер. «Причина нам, чертям, известна». — «В чём она?» — завопил Гитлер. «Сам думать должен», — постукал чёрт Гитлера по голове копытом. «Скажи», — заплакал Гитлер. «Нет, не скажу, а помочь могу». — «Как?» — обрадовался Гитлер. «Моё дело, а только должен ты мне за это душу свою фюрерскую отдать». — «С большим удовольствием, — сразу же согласился Гитлер, — хоть сейчас!» — «Именно сейчас», — сказал чёрт и вытряс из Гитлера душу. «Ох, — вздохнул фюрер, — как легко стало». Повертел чёрт гитлеровскую душу, осмотрел со всех сторон и возвратил хозяину. «Не пойдёт!» — «Почему это?!» — в страхе закричал Гитлер. «Грязная очень, даже мне на неё смотреть страшно! Воюй без нас!» — «Побьют они меня!» — тихо сказал Гитлер и заревел. «Обязательно», — согласился чёрт, махнул хвостом у фюрера перед носом и улетел в ад заниматься более важными делами.

— Улетел? — спросил Пётр.

— Улетел, — без улыбки подтвердил Тихон. — Даже чертям от Гитлера тошно стало!

Дружный смех раскатился по опушке. Громче всех смеялся Пётр. Любил он, когда шутил Тихон, весело и беззлобно. С высокой ели сорвалась перепуганная сорока. Обиделась, стрельнула бусинками-глазами, повертела хвостом и улетела в лесную чащу.

В партизанском лагере ни свет ни заря уже царит суматоха. Идут последние приготовления к походу. Всё проверено, подогнано. Ездовые запрягают лошадей, ещё раз осматривают пароконные военные брички и простые крестьянские телеги. Коноводы седлают коней, пыхтя подтягивают подпруги, подгоняют стремена, накидывают уздечки.

Часть партизан ещё вчера убыла к деревушке Медведевке, где готовилась засада оккупантам. Ускакали конные разведчики, выполняя роль передового подвижного дозора. В обе стороны по пути следования основных сил отряда по заранее намеченным маршрутам выступили пешие боковые дозоры.

Скоро будет дана команда, и основные силы партизанского отряда выступят в поход…

Вдали слышится завывающий гул самолётов.

— Фашист! — говорит Пётр. — Ох, давали они нам прикурить в сорок первом!

— Было, — соглашается Тихон. — Было да сплыло! Отбоговались! Наши хвосты им накрутили — шёлковые стали! А то, бывало, подлетают тучей к нашим позициям, поют: «Везу, везу, везу…» — «Кому, кому, кому?» — без толку гавкают наши зенитки. «Вам! Вам! Вам!» — отвечают рвущиеся бомбы. Появляются наши ястребки и плачут на виражах: «Ой, что наделали! Ой, что наделали!»

— Не то время, — дождавшись, когда затих смех, сказал пожилой партизан. — А ты, Тишка, брось вспоминать о нашем лихе. Барабан с дыркой! Бах, трах, тарарах! А толку — чуть! Ты людям дух поднимай, оно полезней будет.

— А я что? — обиделся Тихон.

— А то, что нечего над собой смеяться!

— А почему?

— А потому!

— Дядя Вася, что ты на меня давишь?

— Не люблю вредной трепотни.

— А что здесь вредного?

— Всё! — ответил дядя Вася, снял лохматую шапку, почесал всей пятернёй лысый затылок и широко, равнодушно зевнул, показывая всем своим видом, что дальнейший разговор — только трата времени.

— Ну и здорово ты объяснил, как по нотам. Тебе, дядя Вася, по твоим способностям лекции в техникуме читать, а ты всё скромничаешь, возле лошадиных хвостов околачиваешься.

Дядя Вася не обиделся, добродушно засмеялся, сильно ударил Тихона по плечу:

— Чертяка ты, Тишка! Ладно, давай соври ещё чего-нибудь.

И Тихон продолжает:

— Врать больше не буду, а быль — пожалуйста. Работал в нашем цехе мастер. Был он уже почтенных лет и лысый, как блин. Волос на голове — от уха до уха, по задней образующей тонкой посадкой. По-хорошему сказать, всего на полторы драки осталось. Собрал он нас как-то после смены и начал ругать на чём свет стоит за низкую культуру производства — за беспорядок на рабочих местах. «Заглянул я, — говорит, — к Тихону Тарасову в верстак, а там, мать моя, так, этак и растак, микрометры, штангенциркули вместе со ржавыми драчёвыми напильниками и разбитыми молотками валяются. У меня волосы дыбом встали!» — И для большей убедительности похлопал себя по голой, как арбуз, голове. Задохнулись мы от смеха.

— Это ты к чему? — перебил дядя Вася.

— Для науки. Чтобы некоторые меньше по чужим подушкам промышляли, берегли бы шевелюру для мирного времени. Между прочим, должен сказать — о присутствующих не говорят.

Весело хохочут партизаны.

А самому Тихону не смешно: будто ниточка порвётся в груди — и сразу станет грустно и тоскливо. Он освобождён от похода по состоянию здоровья, но не только это беспокоит неугомонного Тихона. После неудачного покушения на коменданта и приключений в гестапо, едва не стоивших ему жизни, он стал серьёзнее. Часто ему хотелось побыть одному, он долго над чем-то задумывался, уходил в себя. Удивлялись друзья и знакомые, но никто не мог добиться от него правды. И только Пётр вчера был совсем рядом с истиной, когда, пытаясь расшевелить Тихона, не задумываясь сказанул:

— Что с тобой, влюбился ты, что ли?