Первокурсница

– Если у какой-то склерозной бабки каша сгорела, он и будет ложный! – возмущенно завопила Янка. – Меня родители потом со свету сживут за такую инициативу.

– Идем тогда вниз, – предложила я. – Определим, у кого пахнет, и будем стучать к ним ногами. Может, и правда какая старушенция заснула.

Янка кивнула и полезла в сумку за ключом. И тут одновременно из всех розеток повалил грязно-белый дым. Мы с подругой остолбенели на мгновенье, а потом кинулись в противоположные стороны: я к выходу, она – в комнату, крича во все горло:

– Христофор, Дульсинея, вы где?

Не добежав до двери, я в панике метнулась обратно, вторя ей дурным голосом:

– Анфиска, Анфиска, кис-кис-кис!

Комната быстро наполнялась густыми удушающими клубами дыма. Мы с Янкой кашляли, терли слезящиеся глаза, ползая на карачках по полу и шаря под креслами и диваном. Внизу дышать было гораздо легче. Взрослых кошек мы отыскали быстро, но котенок словно сквозь землю провалился. Мы вытерли своими животами буквально каждый миллиметр линолеума в обеих комнатах, и все напрасно.

– Все! Не могу больше! Уходим, – взмолилась Янка, крепко прижимая к себе беснующихся животных.

– Своих нашла, а мой пусть задыхается?! – попыталась заорать я сквозь кашель.

– Пошли! – прохрипела Янка. – Так хоть двоих спасем! А пока третьего ищем, эти задохнутся.

Я рванула за ней в коридор, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание от нехватки свежего воздуха. Янка кое-как распахнула дверь и отшатнулась – на лестничной площадке стоял точно такой же плотный белый туман. Снизу слышались истеричные вопли и женский визг. Мимо нас со страшным грохотом пронесся темный силуэт, отчаянно ругаясь и задевая о перила чем-то железным.

– Задерживай дыхание и беги! – толкнула я подругу. – Второй этаж, всего два пролета!

Она как была, в халате и шлепанцах, поскакала вниз в обнимку со своими кошками. Сообразив, что она может простудиться, да и мне вряд ли будет жарко во дворе, я схватила с вешалки верхнюю одежду, наши сумки (там же документы!), пошарила внизу, сгребла в охапку две пары сапог и выскочила вслед за ней. Когда я бежала вниз, ничего не видя из-за дыма и вороха одежды в руках, у меня под ногами что-то клацнуло и загремело по лестнице. Раздумывать, а тем более разглядывать, что это такое, было некогда. Организм жаждал кислорода. Я благополучно добралась до тяжелой входной двери и вывалилась на улицу, жадно глотая морозный колючий воздух. Свалив объемную ношу на снег, я шлепнулась на нее сверху и внезапно услышала знакомый истошный визг. Откуда-то из-под Янкиной шубы я извлекла мою горемычную Анфиску.

– Янка! – обрадовано заорала я. – Вот она! Она на вешалку влезла, а я ее вместе с одеждой и вытащила! Она у Кирилла постоянно на вешалке сидела.

Янка, поджимая поочередно голые ноги в тапочках, тряслась от холода неподалеку от меня. Я отобрала у нее кошек и заставила натянуть сапоги и надеть шубу. Потом оделась сама. У подъезда сердитым ульем гудела живописная толпа. Жильцы с верхних этажей, видимо, почуяли дым позже нас, потому что продолжали выскакивать на снег полуодетые и с безумными взглядами, прихватив с собой только самое нужное и дорогое. Одна женщина зачем-то вынесла кастрюлю, наполненную под завязку чем-то жидким. Наверное, дым застал ее врасплох, и она выскочила, даже не вспомнив, что держит кастрюлю в руках. Или же ей было жалко бросать только что сваренный борщ, и она рассудила, что пришедший с работы муж вполне может съесть его и возле подъезда. Люди держали в руках самые разные предметы – картины, ампулы с лекарством, семейные альбомы. Один парень вынес компьютер, правда, без монитора. А уж собак, кошек, попугаев и хомяков было видимо-невидимо. Присутствовали даже рыбки в трехлитровой банке, служащей какой-то бабушке аквариумом. Гвалт стоял невероятный, все орали, спорили, что-то выясняли. Возле самого крыльца вспыхнула драка. Женщины завизжали.

– Пойдем посмотрим, что там такое, – подтолкнула я подругу. Она подхватила поудобнее свою тяжелую живую ношу и двинулась за мной. Выбежавшие жильцы плотным кольцом обступили невысокого тщедушного мужичка в вязаной жилетке и лыжной шапке, который вертелся ужом и старался оказаться лицом ко всем сразу.

– Я не нарочно! Я же не хотел! – выкрикивал мужичонка тонким голоском. – Откуда же я знал! Ну замучили же гады! Житья же нет от них.

– Ты что, совсем очумел? У тебя башка есть?! Урод! Кретин! Баран! – Это были самые мягкие высказывания в его адрес.

– Кто это? – поинтересовалась я у Янки.

– Ты что, забыла? Это же Эдик. Эдик Козочкин. Ну, тот придурок, что под нами живет, – сказала она. – Наверно, это он что-то сжег.