Первокурсница

Закончилось все более или менее благополучно. Когда Саня приехал, меня уже нашли и внесли в дом. Ему оставалось только переложить сей ценный груз к себе в машину и гнать обратно в город, в больницу. Но и на этом мое путешествие не закончилось. Осмотреть-то меня, конечно, осмотрели, сломанную ногу загипсовали, а на плечи наложили тугие марлевые кольца. Вопреки моим опасениям ребра все остались целы, а вот обе ключицы пострадали – одна была сломана, вторая только треснула. Вдобавок ко всем этим прелестям я получила двустороннее воспаление легких и небольшое обморожение конечностей. Но, как ни странно, температура у меня подскочила лишь к следующему вечеру, а до этого рано утром в больницу влетел мой папа и, несмотря на все протесты медперсонала, перевез меня в свой госпиталь.

Там меня поместили в одноместную люксовую палату для высших военных чинов и приставили ко мне самую квалифицированную сиделку. Даже не одну. В сознание я так и не пришла, к тому же ночью у меня начался сильный жар. Врачи объявили, что состояние мое критическое и надежда только на мой молодой крепкий организм. Я металась в горячке на постели в генеральской палате и бредила пустыней, зноем, засухой и прочей ерундой. Персоналу приходилось силой удерживать меня в положении лежа на спине, чтобы мои бедные ключицы срастались правильно.

Трое суток от меня не отходили мама и папа, ну и сиделки, само собой. Кирилл представлял свое издание на каком-то важном слете или съезде, и ему ничего сообщать не стали. Его заменил Саня, который по вечерам, после работы, несся через весь город в госпиталь и оставался здесь до поздней ночи, а то и до утра. Хотя, конечно, в этом не было необходимости и его присутствие никак не могло повлиять на мое состояние. Да и в сиделках не было дефицита – на то мой папа и «офицерский доктор» (как я выражалась в пятилетнем возрасте), а теперь еще и замглавного врача, чтобы обеспечить своей дочери надлежащий уход.

Дней через пять мне стало легче, и родители смогли остаться ночевать дома, поручив сиделкам звонить им в ту же секунду, как только я очнусь. В тот же вечер Саня перебрался из коридора на кушетку в моей палате, подкупив ночную медсестру своей исключительной преданностью и коробкой французских конфет. А в выходной он остался со мной уже вполне официально, с разрешения лечащего врача (моего отца). И именно в его «дежурство» я открыла глаза, пролежав на больничной койке в общей сложности восемь суток.

Мы проговорили очень долго, до темноты за окном. Вернее, говорил только он. А я была чрезвычайно довольна своей временной немотой – я вовсе не горела желанием объяснять ему причину побега из санатория и обстоятельства, которые привели меня на ту самую станцию. Странно, но в моем сердце не было ни капли сожаления об ускользнувшем Геныче, как будто вся моя горечь, мои страдания, мой глупый сердечный недуг остались там, на дне оврага. Я даже вздохнула с облегчением, словно освободилась от чего-то невероятно тяжкого и душного, мучившего меня в последнее время. И впервые подумала о Геныче спокойно, без душевного трепета и благоговения.

Глава 33

Через несколько дней мне разрешили сидеть, подложив под спину две плотные подушки, чтобы сохранять плечевой пояс в нужном положении. Если бы не загипсованная ступня, я бы уже могла вставать. Но с моими треснутыми ключицами я не могла опираться на костыли. Поэтому я целыми днями спала или сидела, с тоской перелистывая надоевшие журналы и сентиментальные романы в мягких потрепанных обложках.

Саня навещал меня в основном по ночам. Днем я так высыпалась, что совершенно спокойно в разговорах с ним проводила время до трех-четырех утра, после чего он садился в машину и отбывал домой. Я недоумевала, когда же он успевает отдыхать, ведь с утра ему снова нужно было спешить в фирму. Занятия в институте он уже не посещал – у пятикурсников началась дипломная практика.

– Когда же ты спишь? – с трудом сипела я.

Он отшучивался:

– На работе. В промежутках между клиентами. Не переживай за меня, Сашка, я все успеваю. У меня вообще сейчас самый лучший период за всю историю знакомства с тобой. Я просто на верху блаженства.

– Почему это?

– Ну сама посуди – убежать от меня не можешь, дверь передо мной захлопнуть не можешь, спорить со мной и то не можешь! Неподвижно лежишь, тихая как мышка, и даже улыбаешься, когда я прихожу. – Он засмеялся. – И плюс я всегда знаю, где ты, с кем ты и что делаешь. Это ли не счастье?

– Счастье? Видеть меня такую? Я вся забинтованная, исколотая, синяки под глазами, губы потрескались, волосы свалялись в сосульки, грязная вся…

Он приложил палец к моим губам, прерывая мое надрывное хрипение, и совершенно серьезно проговорил вполголоса:

– Для меня – самая лучшая…