Первомайка

«НУ, НЕ ХВАТАЛО, ЧТОБЫ ЕЩЕ И НАШИ МЕНЯ ПОДСТРЕЛИЛИ». Опять подводило сознание: то оставляло бренное тело, то возвращалось обратно. Тогда я вновь вслушивался в ночь и полз к шипению ракет. Вокруг то затихала, то усиливалась беспорядочная перестрелка. Нельзя было точно определить, где свои и где чужие. Единственным ориентиром для меня были взлетающие ракеты. У нашей пехоты, даже горной, практически не было ни ночных прицелов, ни ночных биноклей. Зато осветительных ракет – навалом, и это было мне очень даже на руку. Плохо было то, что сильно доставал собачий холод, который пронизывал все тело, кроме ступней. Они были в шерстяных носках и валенках.

Внезапно я уперся руками не в податливые стебли камыша, а в какой-то куст. Я попробовал обползти его справа или слева, но только натыкался на такие-же кусты.

«АГА. ЭТО ТЕ ЗАРОСЛИ МЕЖДУ ЗЛАТОЗУБОВЫМ И ПЕХОТОЙ. А ГДЕ ЖЕ НАШИ? Через года слышу… блин, когда ты заткнешься».

Почему-то мне не получилось догадаться отползти назад из этого тупика, и я продолжал нащупывать руками проход между кустами, пока опять не провалился в пустоту…

Сознание медленно вновь влезло в мое тело, и впереди я услыхал чью-то речь. Кто-то невидимый громким шепотом материл кого-то. Мат был не такой уж отборный, но, главное, произносился без акцента, на чистом русском языке.

«ТАК. ЭТО НАШИ. ТЕПЕРЬ НУЖНО, ЧТОБ ОНИ МЕНЯ С ИСПУГА НЕ ПОДСТРЕЛИЛИ. НАДО ВСТАТЬ И ПОЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ».

Я еще полежал немного, выжидая, пока говоривший не отведет душу полностью. Когда наконец-то его шепот затих, я медленно поднялся на ноги, руки сами собой выставились перед лицом, и сквозь стиснутые зубы я позвал:

– ЭЙ, ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!..

К большой моей радости, я услыхал настороженный голос:

– Ты хто?

Я стал медленно процеживать сквозь челюсти тягучие слова:

– Я-А-А – СТА-А-АРШИЙ ЛЕЙТЕНА-А-АНТ ЗАРИ-ИПОВ.

Сразу же последовал другой вопрос:

– Ты откуда?

– Я СО СПЕЦНА-АЗА.

Впереди никак не унимались:

– Назови первую букву фамилии своего командира батальона!

То ли от холода, то ли от контузии, но у меня никак не получилось вспомнить нужную букву, и я сказал все, что вспомнил о комбате:

– МО-ОЙ КО-ОМА-АН-ДИ-И-ИР БАТАЛЬО-О-ОНА – МА-Й-ОР ПЕ-РЕБЕ-Е-ЕЖКИ-ИН.

Впереди послышалась возня, и все тот же голос соизволил сказать:

– Ну ладно. Иди сюда.

Меня это разрешение почему-то взбеленило:

– ДРАТЬ ВАШУ МА-АТЬ! Я-А НЕ ВИ-ИЖУ. Я-А РАНЕ-Е-ЕН.

Теперь уже не спереди и сверху, а откуда-то справа и снизу раздался возглас:

– Это Алик!

И оттуда, из канавы под валом, ко мне побежало несколько человек. Я сразу узнал голоса майора-замполита, Валеры Златозубова и контрактника Чернова. Подбежавшие подхватили меня под руки, и вовремя: ноги стали как ватные и начали подкашиваться.

– КАК ТАМ ПЕРВАЯ ГРУППА? – спросил я.

– Рассеяна по кушарям, – сказал мне Валера.

– А СКОЛЬКО ВРЕМЯ?

– Полшестого, – снова ответил Валера. Меня под руки вели куда-то. «ДА. КАКИЕ ПОТЕРИ? – на ходу подумал я про свою группу. – ЭТО ЧТО, БОЛЬШЕ ДВУХ ЧАСОВ Я ПРОПОЛЗАЛ? А МНЕ КАЗАЛОСЬ – ПОЛЧАСА». Тут меня охватил приступ сильной рвоты.

Желудок был пустой, и извергаться было нечему, кроме желчи. Но меня продолжало выворачивать наизнанку, во рту стало противно от горечи. Левый висок и правая глазница заныли сильнее. Наконец желудок перестал бунтовать, и меня передали двум солдатам из пехоты.

– Так, сейчас ползешь на нашу дневку. По канаве. Находишь ящик с ОЗМками и пластитом. Вытащишь нашу видеокамеру, а в пластит запал воткнешь. Дергаешь кольцо и прыгаешь в канаву. Понял? Вперед, – скороговоркой приказал своему контрактнику Златозубов, отходя от нас в сторону.

«Нахрена столько добра переводить – еще пригодилось бы, – равнодушно подумал я.

– А-а, понятно. Жопу прикрывают. Ой, бля…» Тем временем солдаты-пехотинцы вскинули мои руки себе на плечи и повели меня куда-то сквозь заросли, через которые мы втроем продирались с большим трудом.

Вдруг меня опять согнуло рвотным приступом. Мои руки сползли с плеч солдат и я упал на колени. В очередном приступе рвоты меня согнуло, и тело наклонилось к земле. В правую глазницу резко ударило чемто острым, наверное, торчащей вверх обломанной веткой кустарника, и глаз вспыхнул острой и жгучей болью. Я не удержался и замычал от боли. Правый солдат вполголоса выругался и сказал второму:

– Ты, такой и сякой. Держи его сильнее за руку. Полезли на вал. Пойдем сверху.

Мы втроем, спотыкаясь, вылезли наверх и осторожно пошли по валу. Мы представляли собой очень хорошую мишень, и только я подумал об этом, как правый солдат подозвал кого-то еще и приказал этому бойцу с автоматом наготове идти на несколько метров впереди нас.

«Вот тебе и пехота. Вроде бы солдат, а головной дозор додумался выслать. Да, в пехоте это называется передовое боевое охранение». В голову опять начали лезть какие-то чужие, словно не мои, мысли.

Через стодвести метров мы вышли к пехоте, и меня усадили в правое десантное отделение БМП.

– Двер-рь! Двер-рь! – Меня продолжало трясти от холода, и язык не мог подобрать нужные слова.

Но сзади раздался знакомый голос, который догадался сказать:

– Мужики, дверцу захлопните!