Первомайка

Остальной народ приготовил на шомполах кусочки мяса и дожидался, пока догорят дрова и на углях можно будет поджарить военный шашлык. Гомон и шум стоял сильный: участники недавнего боя, оглохшие от перестрелки, громко рассказывали офицерам из восьмого батальона все или почти все интересные моменты штурма. Те лишь завороженно молчали, глядя в рот собеседнику. Капитан-артиллерист Гарбузов, горячо что-то рассказывавший, заметил меня и сразу вспомнил про свой автомат:

— Ну что, когда будешь автомат чистить?

— У тебя что, солдат нет? — спросил его я. — Я из этого автомата кого прикрывал, тебя или твою бабушку? А кто собирался остаток ленты достреливать, когда вертолеты улетели? Ты бы смылся, а я там и остался бы, под дувалом.

Капитан немного помолчал и пошел на мировую:

— Ну ладно. Идем, я тебя шашлыком угощу.

Дрова в костре почти прогорели, но пламя еще было довольно высоким. Чтобы сбить его сверху, в огонь бросили чей-то окровавленный бушлат без теплой подкладки.

Пламя слегка притухло, но потом с силой разгорелось и начало пожирать пропитанную кровью одежду. Внезапно в костре что-то затрещало — так обычно рвались патроны. Бушлат сразу поддели из огня, бросили на снег и начали тушить ногами. Про него сразу же забыли, но тушивший огонь контрактник вдруг громко выругался. Мы обернулись и увидали, как он носком сапога отбрасывает в снег выпавшие из карманов одежды две гранаты Ф-1 и две РГД-5. Во всех были вкручены запалы. Если б не патроны, которые разорвались первыми, то от огня сдетонировали бы гранаты. А вокруг костра сидело и стояло немало людей, которые только что живыми вернулись из боя, а тут едва не погибли от нелепой случайности или чьегото головотяпства.

Видимо, каждый представил себе картину со взрывающимися в костре гранатами и разом начали вспоминать всю родню по седьмое колено того чудака, который бросил в огонь бушлат, не вывернув карманы. Виновника сразу же нашли — это был солдат с красными от недосыпания глазами, которые только непонимающе хлопали, когда по его шапке несколько раз комбат ударил кулаком. Боец был из числа штурмовавших село, и этим наказание ограничилось: Перебежкин в последний раз стукнул кулаком по маленькой красной звездочке и отпустил бойца отдыхать.

Обычно гранаты держали в нагруднике, где кроме карманов для шести магазинов еще было четыре кармашка для ручных гранат. Но наши пулеметчики, у которых запас патронов в лентах располагался в РД-54, нагрудников не имели и гранаты клали в карманы одежды.

— Это бушлат пулеметчика раненого, — подтвердил кто-то.

— Вон его доктор перевязывает. В ферме его задело капитально. Это, наверное, духи ПТУРом залепили.

— А может быть, это граната от РПГ. На нее они детонирующий шнур наматывают или тротиловые шашки прикрепляют, — вставил один из сидевших у костра контрактников второй группы. Я отошел посмотреть на раненого. Хоть он не был моим солдатом, но его ранило при отходе, когда мы их прикрывали. И я чувствовал себя немного виноватым из-за случившегося. Выйдя из рощицы, я подошел к носилкам с раненым, вокруг которого находилось несколько человек. Начальник медслужбы нашего батальона капитан Косачев уже обработал открытую рану на голове пулеметчика и сейчас разрывал бумажную упаковку на нескольких бинтах, чтобы без задержки сделать перевязку.

Я присел на корточки рядом с носилками, чтобы вблизи посмотреть на все происходящее. Выглянувшее из-за туч солнце осветило своими лучами верхнюю часть тела раненого, а я как-то механически отодвинулся в сторону, чтобы они попали и на лицо солдата.

Я смотрел, как падавшие на снег бурые, почти черные, капли и сгустки вспыхивают под солнечными лучами сочным алым цветом. Под каплями снег подтаял, и уже образовалось маленькое озерцо свежей дымящейся крови.

У пулеметчика был начисто снесен затылок, и его черные волосы были вмяты в бурые мозговые ткани. С некоторых слипшихся прядей стекали тоненькие струйки. Озерцо росло…

Мне было не по себе наблюдать за последними минутами восемнадцатилетней жизни. Я хотел встать и уйти на свою дневку, но что-то удерживало меня на месте. Может быть, чувство некоторой вины или чисто звериное любопытство. А может, желание поучиться оказывать медицинскую помощь при тяжелых и несовместимых с жизнью ранениях.

Каких-то пятнадцать минут назад солдат был цел и невредим: стрелял, переползал, перебегал, меняя свои огневые позиции. А теперь он лежал на брезентовых носилках, весь искромсанный осколками противотанковой гранаты.

Солдат, несмотря на свое тяжелое ранение, был в сознании, не стонал и только спрашивал время от времени слабым голосом:

— А где вертолет? Сука, где вертолет? Когда он прилетит? Сука…

Раненый едва дышал сквозь приоткрытые губы, и его слова слетали с увеличивающимся интервалом при выдохе. Обработанное врачом белое лицо солдата незаметно становилось красным от крови, выступающей на коже из небольших ранок.

Веки его были полуприкрыты, а угасающий взгляд неподвижно смотрел в серое небо.