Первомайка

«НУ ВСЕ. ОТСЮДА НАС И УНЕСУТ!» — пронеслась мысль. Вызывало ярость осознание того, что тебе жить-то осталось каких-нибудь несколько минут, что патроны у Бычкова, замполита и Стаса уже заканчиваются, что после этого наступит гробовая тишина на нашем валу, потому что ни справа, ни слева ни одна живая душа не нашла в себе силы духа открыть огонь по боевикам и дать нам хоть какую-то передышку.

Все это заставило меня с остервенением рвать карманы нагрудника, доставая оттуда гранаты РГД-5, и заорать дурным голосом:

— Бычков, давай гранаты!

Выдергивая одновременно кольца в двух запалах, метнуть в темную массу обе эргэдэшки. Выхватить у Бычкова из рук две его эфки и несильным, как в детстве бросали яблоки друг другу, броском закинуть Ф-1 за вал. Резкие и сочные разрывы гранат среди врагов оттягивали на какой-то миг скорую развязку.

Сержант-контрактник почти сразу же за мной забросил поочередно две свои эргэдешки. Кто-то из наших перекинул за вал еще несколько гранат, которые вразнобой разорвались среди врагов.

Боец Максимка снизу подал мне еще две гранаты. Снаружи громыхнуло два раза от разрывов этих эфок. Я оглянулся на дневку, ища глазами тех, у кого бы мог взять еще гранат. Дневка была пуста, и только у костра стоял растерянно улыбавшийся Баштовенко, который неловкими пальцами расстегивал кармашек, пытаясь достать гранату.

Я выскочил из окопа и сбежал вниз к костру, на бегу крикнув Стасу:

— СТАС! ОНИ ВНИЗУ, ПОД НАМИ! ДАВАЙ ИХ ГРАНАТАМИ!

Я расстегивал второй, трудноподдающийся кармашек на нагруднике бойца, когда услыхал, как Стас, не отрываясь от пулемета, громко скомандовал хорошо поставленным командирским голосом:

— Подготовить гранаты. Гранатами — огонь! Гранатами — огонь!

Бросать гранаты в противника было некому, и Стас командовал скорее для того, чтобы создать психологический эффект для врага, находящегося в нескольких метрах от него. Я наконец-то расстегнул задубевший на морозе карман и достал оттуда гранату Ф-1, вторую дал Баштовенко, и побежал обратно в свой окоп. Несмотря на отчаянное наше положение, меня на ходу разобрал смех: услыхать такую четкую команду, да еще поданную таким хорошим командирским голосом, как учили наши преподаватели огневой подготовки, да еще в такой дикой перестрелке, — все это было похоже на трагикомедию.

Разгибая усики запала и еще раз оглянувшись на Стаса, заметил, как он встревоженно обернулся в сторону нашего тылового дозора и вновь лег к пулемету.

Я перебросил за вал эти две последние гранаты, услыхал два сочных разрыва, потом повернулся к дневке и рявкнул:

— ГРАНАТЫ МНЕ! ЖИВО!

Снизу, от костра, уже бежал Максимка, держа в обеих руках деревянный ящик с гранатами. Он уронил его рядом со мной, и я мгновенно вырвал предохранительные скобы из замков, с ужасом понимая то, что означают эти скобы. Я быстро открыл крышку, надеясь на чудо…

Но чуда не произошло, и под крышкой я увидал деревянные плашки, под ними упаковочный картон, а под ним лежало двадцать гранат с пластмассовыми втулками в запальных гнездах, завернутые в промасленную бумагу. Сбоку лежали две металлические банки, в которых находилось двадцать запалов УЗРГМ, также упакованных в бумагу.

Этот гранатный ящик был доставлен последним бортом, и все гранаты были в заводской укупорке. Для того, чтобы подготовить хотя бы пару гранат к бою, ушло бы минуты три-четыре. Но этих минут у нас не было…

И когда я увидел, как на нашем склоне между Стасом и замполитом разорвалась первая духовская граната («СТАС, ДОЧКА», — пронеслось в мозгу), то только схватил винторез и нагрудник и побежал на свой левый фланг.

Сбежав наискосок по скользкому склону и пробежав по тропинке три-четыре метра, я стал быстро взбираться к пулеметной позиции. Там, в десятке метров от деревьев, я увидал у замолкшего пулемета выглядывавшего в ночную мглу лейтенанта.

— БЛЯ, ЧО ТЫ НЕ СТРЕЛЯЕШЬ?

— Заело что-то, — оглянувшись на меня, ответил Винокуров.

Я залег за пулемет и осмотрел его. Из приемника торчал кусок ленты на двадцать пять патронов. Я поднял крышку ствольной коробки.

— ТАК. ПЕРЕКОС ЛЕНТЫ.

Я быстро устранил неисправность, передернул затворную раму и глянул на поле. В десятке метров, не замечая нас, по снегу правым боком к нам шла очередная шеренга боевиков, на ходу стрелявшая от бедра по вспышкам очередей Стаса, замполита и Бычкова. Я навел ствол и нажал на курок. Огонь из дула пулемета на несколько секунд заслонил картину боя, и когда пулемет замолк, на поле перед нами никого не было.

— ЛЕНТУ ДАВАЙ! — крикнул я лейтенанту, поднимая вверх крышку пулемета.

Александр подал из ящика начало ленты, которую я тут же заправил в приемник. Я сразу же развернул пулемет вправо, надеясь выпустить ленту в массу людей, засевших с внешней стороны вала. Но с этой позиции я не доставал их пулеметом — мешал гребень вала. Я вскочил на ноги и поднял пулемет, крикнув Сашке:

— Будешь подавать мне ленту!

Это было чистым самоубийством, безумным шагом обреченных на смерть людей, стремлением подороже продать свою жизнь и этим дать своим товарищам шанс отойти.