Первомост

Стрижак некоторое время смотрел на Штимову ладонь, потом и сам выставил над столом свою ладонь, еще более широкую и увесистую, чем у корчмаря, хмыкнул удивленно, так, словно бы впервые заметил у себя такое орудие для выгребания всего лишнего на свете, после этого засунул руку в свои глубоченные карманы, долго рылся там, хотя, судя по всему, были они у него пустыми, но все же что-то там нащупал, вытягивая с видимым усилием, так что у Штима чуточку екнуло сердце от предчувствия то ли радостного, то ли огорчительного. Наконец Стрижак вынул то, что у него было, показались над столом его огромные костлявые кулачищи, в правом снова сверкнуло, как и вчера, то ли серебро, то ли само золото, но Штим смотрел не столько на правую руку своего должника, сколько на левую, потому что левая была сложена в такой огромный кукиш, что корчмарь даже отпрянул назад, но Стрижак, словно бы и ждал этого, выскочил из-за стола, подбежал к Штиму, ткнул ему под нос одновременно обе руки, в одной был маленький крестик, а другая, как сказано уже, сложена была кукишем, и, вот так показывая обе руки корчмарю, Стрижак загремел:

- Платы хочешь? На это вот помолись, а это понюхай - вот тебе и вся плата, брат мой во Христе!

- Ежели так, то пойдешь к Воеводе, - зловеще промолвил Штим и отошел от Стрижака еще дальше.

- А что это за воевода?

- Наш. Мостовик. Повелитель всего, что здесь есть.

- Пускай себе повелевает, а я повелеваю сам себе, - лениво повел плечом Стрижак.

Но Штим заметил, что Воевода только что проехал со Шморгайликом в часовенку, упускать такой случай было бы просто грешно, он мигнул своим двум помощникам, здоровенным отрокам, которые всегда помогали корчмарю в подобных случаях, те враз подскочили к Стрижаку, схватили его за бока, стиснули.

- Ого, - сказал удивленно Стрижак, - да тут и не пикнешь...

Воевода молился в часовенке перед иконой святого Николая, стоя на коленях и шевеля губами. Шморгайлик терпеливо ждал во дворе с лошадьми, все Мостище знало, что в это время Воевода молится святому Николаю, их защитнику и спасителю, это относилось к высоким таинствам, в которые простому человеку проникнуть было не дано.

А Воевода стоял перед иконой и шевелил губами. Пускай святой думает, что он молвит какие-то слова. Воевода в это время думал о своем. Ибо что такое молитва? Не в словах ведь она, а во времени. Главное - отстоять перед святым столько-то да столько, чтобы святой видел и люди знали: Воевода молится.

Но Штим не побоялся нарушить молитву, он подал знак своим подручным, и те втолкнули Стрижака в часовенку, еще и сами притащились туда с немытыми харями и встали на пороге, стараясь хотя бы чуточку спрятаться за Штимом, который смело объяснил Воеводе, что они привели сюда бродягу, который жрал и пил в корчме Воеводы, а платить не хочет.

Воевода некоторое время молчал. С суровым осуждением смотрел на изодранную обувь Стрижака, на грязные его пальцы, выглядывавшие сквозь дыры.

Как посмели помешать ему, Воеводе?

Но Стрижака не обескуражил этот молчаливый взгляд. Бродяга весело пошевелил пальцами ног, сказал с ленивым презрением:

- Только голодранцы могут иметь веру чистую и незамутненную. Богатый же безнадежно погрязает в богатстве, а владыка - в силе.

С подобной наглостью Мостовику еще не приходилось сталкиваться. Он взглянул на ободранного бродягу скорее с любопытством, чем гневно.

- Он ел у меня, - снова пожаловался Штим. - Крест показывал, а платить не хочет.

- Захочешь жрать, не то что крест - бога заново выдумаешь! засмеялся Стрижак.

- Тут все платят, - сказал Воевода.

- А ежели я не хочу?

- Не хочешь, как хочешь. Тогда все будет по обыкновению.

- А какое же обыкновение?

- Обычай древний. У нас все по обычаю, и никто не может его нарушить. Я тоже не имею ни силы, ни власти для этого.

Воевода словно бы оправдывался перед этим наглецом, и корчмарь удивился такой добросердечности Мостовика, совершенно неожиданной и необъяснимой.

- Потому-то лучше уж тебе заплатить, - посоветовал Мостовик.

- Да что, - беззаботно воскликнул Стрижак, - как говорил святой Николай: "Питие грех, а платитие - грех еще больший!"

- Откуда ведомо тебе, будто святой Николай говорил такое? - Воевода прикинулся теперь человеком, которому тоже известны эти слова святого, да и не только эти.

- А как же мне не знать, ежели я с Николаем встречался! - воскликнул Стрижак.

- Сколько же раз? - Воевода уже издевался, и это было грозным предзнаменованием, но Стрижак этого не ведал.

- Многажды! - не мигнув глазом, выпалил он.

- А ежели врешь?

- Николай сказал: "Не ври без нужды, а нужда и сама вранье найдет".

Он думал, наверное, что запутанными словесами собьет Воеводу с толку, но не таким был Мостовик.

- Святой жил давно. Много веков назад, - сурово напомнил он.

- А это как считать, и как смотреть, и о каком Николае речь вести, не унимался Стрижак.

- То есть как же? - Мостовик уже помимо своей воли втянулся в эту глупую перебранку, и, видно, сам почувствовал, что это наносит ему ущерб.