Первомост

На воеводском дворе Стрижак не задержался, потому что велено было сразу же ввести его в парадную палату Мостовика, где хозяин уже ждал пришельца для разговора наедине, видно немало заинтересовавшись ученостью и редкостным гонором незнакомца.

Палата была большая и высокая, словно церковь. В переднем углу перед многочисленными иконами в серебряных и золотых окладах посверкивали золотые лампадки. Потолок затянут был левкасовыми подволоками, на которых написаны Христос, солнце и вокруг солнца - тела небесные. От солнца спускалось на цепях золоченых восьмисвечное паникадило из слоновой кости. Окна шли в два яруса. Первый ярус имел круглые стекла сирийские, которым не было цены, а во втором ярусе вставлены были разноцветные прозрачные плиты, неведомо из чего и сделаны. Простенки между окнами были обиты золоченой заморской кожей. На стенах серебряные шандалы с толстыми свечами. Вдоль стен - скамьи, обитые красным анбургским сукном. Сбоку высокий резной поставец с серебряной посудой: кубки, братины, чаши, ковши. Посредине палаты - два тяжелых стола, со столешницами из белого ромейского камня. Пол вымощен плитами из дерева разнообразнейшего, по большей части привезенного тоже из заморских стран, чтобы было дороже и недоступнее, ибо каждый дурак может выстелить себе пол дубом или кленом, а попробуй достань дерева розового, как рассветное небо, или же желтого с темными волнами, а то почти зеленого.

Хозяин сидел у стола невозмутимый, торжественно-неприступный, лицо у него пожелтело сильнее обычного, усы лежали на желтом фоне щек грязной пепельно-серой плетью - если бы не торжественность приглашения Стрижака сюда, то можно было бы испугаться Воеводы: а ну-ка если прикажет взять этого бродягу и утопить под мостом ночным тайным способом или же просто, не дожидаясь ночи, отрубить голову непокорному голодранцу, за которого ни перед богом, ни пред людьми отчитываться не нужно.

Но Воевода пыжился не от ярости и могущества своего, а от охватившей его тревоги. Слишком уж большие надежды возлагал он на этого Стрижака, послушав его речения в часовенке, чтобы вот теперь не пугаться их неосуществимости. Много людей шло через мост, многих из них видел Мостовик, рассматривал пристально, иногда и говорил с ними, а то и приглашал в хоромы, но мало попадалось таких, к кому он мог бы обратиться со своим тайным делом. Нескольких он уже испытывал. Был у него когда-то в Мостище даже свой священник, долго колебался Воевода - посвящать ли его в свою тайну или нет, потом попробовал, и пришлось выгонять попа, предать забвению, потому что оказался забитым и бестолковым. После того длительное время Мостовик не находил человека, которому мог бы довериться, а если и пробовал, полагаясь на безошибочность своего глаза, каждый раз наталкивался на людей так же неподходящих, как и давнишний мостищанский попик.

Стрижака Воевода не усаживал, лишь подозвал к себе поближе, поманив пальцем; долго молчал, выдерживая пришельца в напряжении, но тот спокойно воспринял молчание Воеводы, осматривался по сторонам, выковыривая из зубов кусочки мяса, потом сказал веселым тоном:

- Хорошие во чреве своем имею воспоминания о корчме, как те евреи, которые по пути к земле обетованной вспоминали о египетских харчах, о мясе и котлах, а еще о луке, чесноке и дынях.

- Живем под святым Николаем здесь, - чтобы возвратить пришельца к делам возвышенным, сказал степенно Воевода, - и живем правдой.

- Правда? - Стрижак не донес до рта правую руку, чтобы продолжить ковыряние в зубах. - Правда - в правой руке. И в правой руке сила. Следовательно, в силе - правда. А святой Николай завещал жить не правдой, а правдами. Ибо сегодня она одна, а завтра - другая, и на всякую у Николая найдется особое слово. На то он и святой угодник.

- Лепо, лепо, - пошевелил Мостовик усами и хлопнул в ладони.

Приоткрылась дверь, в щели появилась голова Шморгайлика.

- Подай два кубка меда, - велел ему Воевода.

Шморгайлик прошмыгнул к поставцу, нацедил меду, поставил на столе перед Воеводой.

- Исчезни, - пробормотал Мостовик. - И чтобы не подслушивал! Иначе отрежу уши.

- Ибо гласит закон, - захохотал Стрижак, - непокорных караем на площадях, а некоторым и носы и уши отрезаем, дабы и остальные страх имели.

Шморгайлик исчез в сенях.

- Пей, - сказал Мостовик, пододвигая к себе один кубок.

Стрижак отхлебнул меду, причмокнул языком:

- Питие грех, а непитие - еще больший грех.

- Смотри сюда, - сказал Воевода и открыл резную приплюснутую шкатулку, стоявшую на столе по правую его руку.

Стрижак сначала ничего не увидел, поэтому вытянул шею, заглянул в шкатулку, но снова не увидел ничего, тогда придвинулся ближе и только после этого на самом дне заметил распластанную, выделанную под пергамен телячью, наверное, кожу, высохшую и потемневшую малость от времени, сплошь испещренную замысловатыми и путаными письменами.

- Еще смотри.

Воевода поднял один краешек пергамена, показал маленький серебряный ковчежец, а в нем - печать на золотом узловатом шнуре.

- Ну, что видел? - спросил после некоторого молчания Воевода.