Первомост

Игумен тяжело дышал, его огромное чрево колыхалось под рясой. Никто не выступил на защиту Кирика, и с монаха сошла благость, черная злость заслонила ему глаза, а голову неотвратимо заполняли проклятия: проклятие беспутным, проклятие пьяницам, проклятие грубым, проклятие невеждам, проклятие хамам, проклятие жестоким, проклятие нечестивым, проклятие неправедным, проклятие насильникам, проклятие чванливым, проклятие хвастливым, проклятие словоблудам, проклятие клятым, проклятие проклятым, проклятие заклятым.

- Боже праведный, - пробормотал, отгоняя от себя бесов ненависти, Кирик, - очисти уста мои и помыслы от проклятий напрасных и неправедных, недостойных, унизительных, злых, дай возвеличиться над грязью и ничтожеством.

Но Стрижак не пустил Кирика в высокие сферы. Он снова возвратил его на грешную землю, снова забормотал что-то про Николая-чудотворца, про двух Николаев, ибо один ведь был тот, что с конем, как уже сказано, а другой вот сидит немой и безмолвный, потому что чудеса творятся без речи и в не одинаковых ипостасях, и хотя оба имеют лики одинаковые, но у одного борода черная, а у другого светло-русая с проседью, но это лишь видимость и указание на одновременное существование двух стихий в этой земле, а именно: на степь с ее черными ветрами зноя, с черными всадниками и женщинами темными, как их Воеводиха, на которой так ожегся греховный отрок Маркерий, а также на пущи белоберезовые, беловетровые, светловодные...

Игумен спал сидя, лишь время от времени у него что-то урчало в животе, и у Стрижака еще хватило духу дотянуться до него, хлопнуть по плечу.

- Ага, - захохотал Стрижак, - страдаешь, отец игумен? А я знаю способ, как отучить человека от пьянства. Скажем, сжечь ласточкины ноги, растереть в порошок и давать пьянице в питие. Или же достать совиное яйцо, сварить и несколько дней подмешивать в пищу. Или же взять жабу зеленую, высушить, стереть в порошок и тоже давать во влагу. Брат Кирик, видно, пробовал тертую жабу, потому как не пьет!

Кирик молчал, зачем связываться с пьяным и безумным, он изо всех сил старался не дать заполнить свою душу озлоблением, но все равно не мог ничего поделать, этот пьяный расстриженный поп хоть кого довел бы до исступления, Кирик невольно начал придумывать, как бы надлежащим и достойным образом отплатить Стрижаку, но это не могла быть месть, ибо не к лицу слуге господнему быть мстительным, - он призван в этот мир лишь для добродетели, поэтому следовало найти способ совершить добродетель вообще, а для Стрижака чтобы это обратилось во зло. Кирик сидел окаменело, не осматривался по сторонам, не слушал пьяных разглагольствований Стрижака, ничего, казалось, не видел, сосредоточенный на своих мыслях, на самом же деле он настороженно выслеживал и примечал все, что происходило у костра: и то, как начал дремать Немой, прилаживаясь уснуть прямо у огня, и как все глубже и глубже погружался в дремоту отец игумен, который все еще прислушивался к сытости своего чрева, но уже вот-вот должен был либо свалиться тут сонным, либо велеть послушникам отвести его для отдыха на кораблец, и то, как напряженно лежит связанный Маркерий, остро постреливая своими черными глазами так, словно ждет откуда-то спасения, но откуда же?

Наконец Стрижак совсем свалился, язык не подчинялся ему, вскоре он захрапел, как старый вепрь перед гибелью. Тогда и игумен, который, видно, ради приличия досиживал здесь, махнул послушникам, и они сопроводили его на суденышко.

Кирик сидел теперь наедине с Маркерием, потому что Стрижак и Немой спали, а сонный - что мертвый.

- Виновен? - спросил Кирик мягко и сочувственно. - Ежели виновен, скажи, помолюсь за тебя, за душу.

- Нет! - подскочил Маркерий. - Было так, как ты рассказывал.

- Все на свете повторяется, в особенности же зло и кривда повторяются часто. Правда встречается реже. Куда же ты бежал?

- Не знаю.

- Человек должен знать.

- А я не знал. Лишь бы убежать!

- Вот где твой грех, - словно бы даже с радостью промолвил Кирик. - В бегстве он. Потому и должен ты искупить его в путах ременных. Каешься?

Маркерий молчал, через плечо с ненавистью посматривая на желтолицего занудливого монаха. Он только прикидывался сочувствующим, на самом же деле он, наверное, такой же жестокий, как и Стрижак. Но у Стрижака было преимущество перед Маркерием в силе, к тому же ему помогал Немой, а этот дохлый монах ни капельки не пугал парня, поэтому, с нескрываемой ненавистью глядя на Кирика, стараясь перехватить его блуждающий взгляд, Маркерий начал придвигаться к огню. Для этого приходилось делать множество лишних неуклюжих движений связанными ногами, и плечами, и спиной, парень извивался на твердой земле, торопился как можно скорее приблизиться к огню, в то же время боясь неосторожным шорохом или треском палки под собой разбудить Стрижака. Кирика он не принимал во внимание. И когда наконец поймал перепуганный взгляд монаха, прошептал сквозь зубы:

- Молчи, иначе перегрызу горло!