Oднако убыстрение – процесс противоречивый, раздваивающийся на новизну и старину, которые возрастают в равной и взаимозависимой степени. Чем скорее происходит обновление культуры, тем стремительнее в ней и процесс устаревания. Скорость развития обгоняет саму себя и превращается в неподвижность. Статьи, опубликованные всего несколько лет назад, порой кажутся более древними, чем шумерские клинописные таблички, и покрыты более толстым слоем забвения. Почти любой роман или монография немедленно, в миг появления, становится памятником своей эпохи, уже подходящей к концу. Идея прогресса оборачивается реальностью архива. Культура не может не стремиться к наивысшей производительности, к предельной скорости обновления – но это означает и скопление гигантских вещественных масс в музеях и их запасниках, в архивах и каталогах, превращение всего здания культуры в стремительно разрастающийся склеп, на верхнем этаже которого еще бурлит жизнь, а завтра и он опустится в область безмолвия и покоя. На живое отношение к современности почти не остается времени – только в преддверии будущего (см.
Итак, ход истории от эпохи к эпохе в целом убыстряется, достигая к нашему времени небывалой стремительности. Казалось бы, такое ускорение опровергает древнейшие религиозные и мифологические представления о том, что мир обретет «вечность и покой», что «времени больше не будет». Однако реальность ошеломляет нас парадоксом: по мере убыстрения всяческих изменений возрастает неизменное, вечностное содержание культуры. Устремляясь в будущее, культура тем быстрее превращается в собственное прошлое. Новое и старое, возрастая с равной скоростью, как бы замыкаются друг на друге, образуя внутри самого ускорения ситуацию покоя, приближаясь к нулевой отметке времени – царству вечного настоящего. Мир, достигая высших скоростей, замирает в полете. Если «покой есть главное в движении» (Лао-цзы), то чем больше движения, тем больше покоя.
Как показывает общая теория относительности, в системах, чья скорость приближается к световой, перестает течь время. Быть может, аналогичный закон применим и к историческому времени, по крайней мере на фазах его максимального убыстрения. Тогда эсхатология с ее чаянием «вечного царства» – вовсе не отрицание и не прекращение истории, а возведение ее в высшую степень новизны, замирание-в-ускорении. Эсхатология – это переход истории на скорости, близкие к световым, это свечение самого времени на исторических сверхскоростях. История преодолевается изнутри самой истории, как динамика ее самообновления, когда за минимум времени совершается максимум событий.
Новоe по времени и по сущности. Кенотипы
Часто новое воспринимается лишь как хорошо забытое старое либо как видоизменение некоей постоянной сущности. Но это не так: не все существенное существовало всегда, сущности тоже рождаются в определенный момент времени. Такие явления, которые новы не только по времени возникновения, но и по своей сущности, можно назвать новотипами, или
В системе понятий новообраз соотносится с «первообразом», с известным «архетипом». Так Карл Юнг назвал обобщенно-образные схемы, формирующие мир человеческих представлений, – устойчивые мотивы, ассоциативные комплексы, проходящие через всю историю культуры. Поскольку архетипы коренятся в коллективном бессознательном, они изначально заданы психике, проявляются ли они в сновидениях или созданиях искусства, в древних религиозных памятниках или современной коммерческой рекламе. Такие архетипы, как «тень», «невинное дитя», «гонимый пророк», «философский камень» и пр., повторяются во множестве произведений, истоки их – в первобытной мгле бессознательного.