Прошу Серафину подойти и спрашиваю о нашем госте. На что Преображенская сразу же отвечает что проверила его черепушку вдоль и поперёк. Заглянула даже в детские воспоминания и пришла к выводу что он не врёт. На мой вопрос как она это поняла, Серафина устраивает мне мысленную лекцию по теме. Но если просто, то у человека со временем искажаются воспоминания. Что-то забывается, другое меняется… Лазарев же точно и без изменений помнит только химию и биологию. Может слово в слово пересказать прочитанную лет десять назад книгу. Помнит даже где ставил запятые в диссертации. А вот в остальном, всё как у всех.
Не как у всех только разум. Серафина уверенна что Лазарев думает быстрее, лучше запоминает и обрабатывает информацию. К тому же он мечтатель, энтузиаст и фанат своего дела.
В обычной жизни — оболтус. Раздолбай каких свет не видывал, невероятно рассеян и забывчив. Любитель выпить, покурить и зависнуть с девушками посимпатичнее.
— Наш человек, — мысленно улыбаюсь.
— Я бы попросила.
— И я тебя попрошу, Серафина. Попрошу следить за ним и если что, сначала бить, а уже потом спрашивать. Мы договорились? Если да, то передай остальным.
Хм… Как же всё-таки это странно.
****
Ближе к обеду, начинается транспортировка меня всего такого больного, в другую комнату. В лаборатории теперь жить невозможно, там два безумных учёных. В спальню тоже соваться не стоит, там пять девушек. Поэтому, меня вместе с лежанкой переносят в одну из пустых комнат где уже навели порядок. Приносят воду, консервы, металл и кристаллы. После чего поцеловав уходят.
И я, спокойно могу подумать. Вот только мысли почему-то крутятся не о проблемах, не о том что кругом враги, а о девушках. Нет, мысли не пошлые, хотя они тоже есть. А немного другие.
Мы, не то тёмные духи, не то элементали… От чего, у нас, скорее всего не будет детей, потому как тёмные духи если смотреть на двух моих жён этого не могут. И я как бы переживу, но вот они… Но опять же, если мы похожи на элементалей, то они прекрасно размножаются привычным способом и никаких проблем у них нет. Опять же, мы могли в какой-то степени остаться людьми. И это тоже даёт надежду.
Надежду на что? Почему их всего множества вопросов, меня беспокоят именно эти? Почему я не думаю как выжить, как захватить мир и достичь мирового господства, а заморачиваюсь о счастье девушек которых едва знаю.
Может быть едва, но попа Серафины из головы не выходит и я хочу ещё. Может быть вспомнив почти всё я прихожу в норму? Становлюсь собой? Или я просто наскучался по жёнам и теперь вспомнив их пытаюсь заменить этими? Нет, не правда. Здесь определённо что-то большее. Что-то такое… Может быть я на самом деле люблю их? Скорее всего. Эх, Кастиан, рожа ты императорская, тебя уже ничто не исправит.
— Серафина, — закрыв глаза говорю. — Мне тебя ждать сегодня?
— Увы, мой дорогой, но сегодня нет, — шелестит в голове едва различимый голос Преображенской. — Нет, не подумай. Я сама хочу к тебе. И более того, если бы не обстоятельства, я бы уже была у тебя. Но нет.
— Что это за обстоятельства такие? Что может помешать двум влюблённым побыть наедине? Мне вообще-то плохо, я болею и мне срочно нужно прижаться к твоей роскошной з…
— Хи-хи, — весело смеётся она и вздохнув начинает считать. — Три, два, один. И!
— Владислав! — вламывается в комнату Лазарев. — Я тут подумал…
— Да блин. Я же тут умираю. Может позже?
Лазарев отрицательно мотает головой. Хихикнув убегает и возвращается с целой коробкой всякой всячины и мрачным Ломакиным. После чего два безумца берутся за дело, то есть за меня.
Первым делом идёт тщательный внешний осмотр. В ходе которого, выясняется что у меня аномалии в скелете. То что руки длиннее видно сразу. Но два чудика, замечают что кости ног у меня стали толще. Строение стопы изменилось, то есть каким-то образом упростилось. Коленные суставы претерпели изменения.
Больше всего долбанутую парочку, особенно Лазарева интересуют мои кожа и волосы. Кожа, по его мнению невероятный сплав металла и живых клеток. А вот волосы, чистый металл. Однако ведёт он себя…
По мнению Лазарева, если бы я каким то чудом выжил, то спокойно стоял в углу и не шевелился. Потому что уже с такой кожей, я бы просто руки согнуть не смог. Металл, он по заключения химика так себя не ведёт.
Рассказывать кто я, не спешу. Вместо этого удлиняю клыки и с целью напугать скалюсь. От чего меня тут же ловят за уши, поднимают голову и заглядывают в рот. В глаза, в уши, нос… Заглянуть туда, куда не следует, не позволяю. Бью разошедшегося доктора по рукам.
— Феномен, — потирая ушибленную кисть шипит Лазарев. — Удивительно.
— Вы закончили?