Первопроходцы

Казаки смущенно отступили: Стадухин был с наказом воеводы и при исполнении, они же, хоть и в милости у колымского приказного Власьева, но беглые. Промышленные люди отнеслись к ссоре атаманов как к обыденному делу, их не касавшемуся, отдыхали и мирно переговаривались между собой. После атаманской ссоры и брани Мотора отдал взятый половик. Утром его ватага ушла дальше с вожами, которых Михей отбирать не стал и по насту повернул в обратную сторону. Ждавшие его люди быстро сожгли все, что можно было собрать в окрестностях, ради дров переволоклись на три версты по следу, откопали новые ямы в снегу. Уйти дальше они не могли из-за большого груза, оставленного ертаулами. Ко всему прежнему прибавилась нарта с раненым Шаламкой. Стадухин дал всем отоспаться, сопернику оторваться – и двинулся по его следам, едва различимым на крепком, как камень, вылизанном ветрами снегу.

Все выше поднималось солнце, бескрайняя белизна выжигала глаза. Кроме ног и нарт впередиидущих, не за что было зацепиться взгляду. Один за другим путники надевали кожаные очки с тонкими прорезями. К полудню снег обдавал лица жаром, мок, раскисал, прилипал к лыжам, полозьям нарт. Ватажные подошли к ямам стана Моторы, стихли обыденные сопение, шуршание, скрип полозьев. Старший Стадухин сорвал очки, огляделся. При монотонной ходьбе с защищенными глазами ни сам атаман, ни его люди не заметили, что равнина переменилась. Оставленный стан Моторы находился возле горы. На ее оттаявших обнажившихся осыпях, гремели камнями снежные бараны. Впереди была узкая долина. Из ее белого полотна торчали верхушки мелких лиственниц и сухой осоки. Еще дальше, радуя обожженные глаза, чернели каменные вороха осыпей.

– Подналяжем, братцы! – весело крикнул атаман и зажал губы рукой. Покрытые коростами, они закровоточили, засолонили язык. – Там дров много. Переночуем у костров, погреемся! – пробубнил сквозь пальцы.

– Сам виноват! – укорил его Бугор, сочувственно глядя на окровянившуюся бороду атамана. – Как перед девками, разглаживал усы на ветру, а они должны закрывать губы.

Путники разобрали бечевы нарт, проваливаясь в снег, поволокли их к редколесью и большими трудами подошли к осыпям. Среди камней на разные голоса подвывал ветер. Привалы на плоскогорье были такой же мукой, как ночлеги, а тут, укрывшись, можно было даже подремать под солнцем. На восточной стороне, после полудня появились лужицы талой воды. Последними приволоклись к стану нарты Анисима Мартемьянова. Сам торговый и не оправившийся от прошлогодних ран Казанец, скорей, висли на них, чем толкали. Юшка Трофимов с угрюмым Евсейкой, хрипя, подтянули их к большому костру. Люди жались к огню, благостно впитывали в себя его жар.

На другой день Стадухин догнал ватагу Моторы в узкой пади с каменными осыпями, редкими зарослями низкорослых лиственниц и стелющихся берез. Взятые у ходынцев проводники указывали на лед и другие верные приметы верховий Анадыря. На стане пылали костры. Спутники Моторы отдыхали, сушились, кое-кто уже готовился к ночлегу. Беглые казаки Никита Семенов, Федот Ветошка, Артемий Солдат, Павел Кокоулин Зараза, Иван Лютко, Дмитрий Васильев, Кирилл Проклов, к злобе промышленных людей, играли в карты и бездельничали возле особого костра. Бугор бросил бечеву нарт, заковылял к ним, присел, вытянув ладони к огню. Товарищи по побегу раздвинулись, уступая место. Михей Стадухин, шедший с братом впереди всех, высмотрел Мотору среди промышленных людей, подошел, схватил его за грудки, закричал в лицо:

– Долго будешь юлить, лис старый? С убитым Зырянкой на Колыме заводил смуту и двоевластие, опять за свое?

Семейка стал вырываться, отбиваясь кулаками.

– Сдурел, что ли? – закричал.

– Нельзя двум отрядам одну землю под государя подводить! – Стадухин так тряхнул соперника, что с Моторы слетела лисья шапка.