Первопроходцы

Они сделали три нарты в полторы сажени длиной. Грузились по силам. Федот никого не неволил, не напоминал о прежнем уговоре и крестном целовании. Сам положил на низ пуда четыре лучших клыков, сверху – меха, увязанные в сорока. Мешки, в которых они хранились, съели во льдах. Получилась гора в рост. Он покрыл груз остатками паруса и перетянул нарезанными из него ремнями. Спутники так же нагрузились костью и паевыми мехами. Помолившись на восход, Федот поелозил ногами по льду, но не смог сорвать нарты с места. Спутники, не оглядываясь, протянулись на сажень и выдохлись. Пришлось разгружаться. Федот сбросил полтора пуда кости, снова перетянул поклажу ремнями, попил воды из топленого снега, напрягаясь, первым потянулся в полуденную сторону. Он быстро уставал прокладывать путь, связчики, меняя его и друг друга, выдыхались еще быстрей, потом припадали к нартам, отдохнув, снова брались за бечевы. И опять примечал Федот в их лицах гневно обострившиеся ноздри, набухшие веки, злобу в прищуре. Шли до сумерек. Выбившись из сил, остановились, поели холодного вареного мяса, сбросили с нарт поклажу. Мороз был несильный, обложившись рухлядью, Федот спал крепко. На следующий и третий день продолжалось то же самое, только убыло мясо, а матерой земли все не было. И еще, он стал выдыхаться чаще спутников и отставать. Между собой они не разговаривали: молча отдыхали, молча ели и ложились спать. После пятой ночи Федот проснулся от кряхтенья и скрежета. Митька с Максимкой, не глядя на него, собирали нарты, забирая остатки мяса. Часть моржовой кости с их нарт была брошена на лед. Ни слова не говоря, даже не взглянув на лежавшего товарища, они накинули на плечи бечевы и двинулись в полуденную сторону.

– Бросили! – Перекрестился Федот.

Он встал, собрал нарту, окинул взглядом оставленные моржовые клыки, сложил их колодцем и, налегая на бечеву всем телом, двинулся по следу связчиков. С облегченными нартами те шли быстрей, до полудня маячили впереди, затем пропали из виду. Федот остановился, достал компас-маточку, сверил направление. Покрученники уходили лишка к востоку. «Лучше бы к западу!» – глухо пробормотал. Попробовал сменить направление, но быстро выбился из сил. Тянуть нарту по следу было легче, и он вернулся на проторенный путь. Ночевал один. Набил флягу снегом, приложил к животу под одеждой. Подрагивали натруженные руки и ноги, знобило тело.

Утро было ясным. На востоке взошло солнце, бросив длинные тени от торчащих льдин. «Теперь Митька с Максимкой одумаются и возьмут круче к западу!» – с облегчением подумал Федот и долго молился на солнечный круг, дававший надежду. Солнце и белизна снега слепили, он старался глядеть под ноги, на ичиги. При разброде следов поднял глаза, увидел полынью с черной водой, перевернутые нарты, разбросанные мешки с рухлядью. Взгляд его не сразу отыскал валявшихся на льду Митьку с Максимкой. Оба были мертвы.

Только вблизи Федот разглядел белого медведя. Кровь на людях и звере была застывшей: по-видимому, встреча произошла еще вечером. По следам можно было понять, что покрученники увидели зверя на краю полыньи, бросили нарту и выстрелили из фузеи. Раненый медведь задрал обоих, разорвал ремни, раскидал одеяла, мешки, кости и теперь лежал, уткнув морду в лапы, то ли жив, то ли мертв. Для Федота его туша была надеждой на жизнь. Бросив рассеянный взгляд на тела спутников, он вытянул из-под ремней ружье, подсыпал пороху на запал, ощупал кремень, тихо взвел пружину. К медведю подходил крадучись, на всякий случай приставил ствол к его уху. Фузея громыхнула, дернулась медвежья голова, из дымившейся раны выступила тягучая кровь. Федот сунул руку в шерсть зверя, нащупал выстывавшее тепло, но когда вспорол брюхо и запустил ладони во внутренности под слой жира, оттуда запарило. На свернутой в несколько раз медвежьей шкуре разгорелся костер из нарты и сала. В котле варилось мясо с ребер, на шомполах пеклись его тонкие полоски. Первым делом хотелось наесться и сыто уснуть рядом с неприбранными телами. После всего, что было пережито, последняя пара голодных дней казалась пустяком, и все же он осторожно, небольшими кусочками валял печеное мясо во рту, сосал, глотая слюну, прислушивался к тому, что делается в животе. Здесь, в ледовой пустыне, всякая неосторожность могла обернуться мучительной смертью. Сгорела шкура, протаял лед, залив огонь, но мясо в котле успело свариться. Сделав глоток-другой отвара, Федот с сожалением бросил взгляд на котел и стал укладываться. К утру в кишечнике знакомо засосало. Он погрыз мерзлого вареного мяса и снова уснул. Поднялся поздно, снова развел огонь на новом месте, разогрел ужин, сварил впрок, наелся и опять улегся. Проснувшись вечером, почувствовал, что силы восстановились, надо было что-то делать. В сумерках развернул смерзшиеся тела головами к западу, обложил льдинами, связал бечевой крест из полозьев нарты.