Первопроходцы

– От большой любви к нам! – усмехнулся старший Стадухин. – Ну, и куда теперь? – спросил с кривой усмешкой в седеющей бороде. Золотившиеся когда-то усы как-то незаметно вылиняли в один цвет с ней. – На Гижигу или Пенжину? Может быть, на Погычу?

– Лишь бы не в обратную сторону! – ответил Тарх, поглядывая на ясное солнце и непонятно чему радуясь.

– Бог выведет по грехам! – буркнул Калинка. – Кому что на роду написано – то и сбудется!

– Мое сбылось! – холодно скалясь, сквозь зубы процедил Михей. – Хоть бы вам выйти на Лену! – взглянул на брата. – Мне-то уже разве только на правеж к Господу!

– Великому мужу и честь велика! – с претерпеваемой болью в лице вздохнул Калинка, задрал полу кожаной рубахи, обнажив повязку из листьев. Она была напитана гноем и сукровицей.

А возле устья речки все выше поднимался столб дыма. Ламуты весело плясали возле горящего зимовья и победно потрясали оружием.

– Не глумитесь! – укорил говоривших Тарх. – Силком нас никто не гнал. Сами судьбу выбирали.

– Бог рассудит! – мотнул бородой Михей и приказал крепить парус.

Отмель, прикрывавшую вход в устье реки, удалось обойти на веслах при отливе. За ней ветер дул порывами, морщиня пологие спины волн узкими полосами. Парус мотало и полоскало, пришлось его спустить. Опять на веслах гребцы повели судно в виду сопок. На другие сутки обошли мыс.

– Ни воды, ни еды! – пожаловался брату Тарх. – Женки жуют кожу.

– Высматривай речку! – бесстрастно ответил Михей.

Так, останавливаясь, чтобы набрать воды, наловить рыбы, накопать корней, они неспешно плыли в неведомый край. Чаще всего дули гнилые ветры с востока: сырые с дождями и туманами. Раненые умирали, их предавали земле, на видном месте ставили кресты, которыми отмечали путь от самой Пенжины.

– Красота-то какая! – отвлекаясь от мрачных мыслей, указал на берег Тарх. – На наши родные места похоже.

Михей обернулся, неприязненно щурясь, проворчал:

– Ничего хорошего по эту сторону Камня нет. Глазу остановиться не на чем… Там Ангара, Индигирка, Колыма. А тут… – Шевельнул губами в бороде, будто хотел сплюнуть, но не решился рассердить водяного.

Ветер гнал волну с юго-запада. Скручиваясь белой трубой, она неслась вдоль высокого, ровного, покатого берега из песка и окатыша. На нем густо, без обычных криков, сидели чайки. По мокрой полосе бегали трясогузки, собирая выброшенные морем корма. Вода в бочке кончилась, одежда гребцов и женщин отсырела. А на берегу валялось много плавника. По верхней кромке мотались на ветру зеленая трава и кустарник. Впереди показался долгий мыс, похожий на вытянутую по воде в море журавлиную шею и голову с длинным острым клювом. В этом месте к берегу выходил хребет сопочника и заканчивался округлой горой вроде туловища птицы. За ним тянулась вдаль цепь безлесого отрога и уходила к едва видневшимся с моря снежным вершинам.

– За мысом должна быть речка! – указал Михей. – Он прикроет от волн, надо только подналечь на весла, чтобы не пронесло.

Коч обошел мелководье. За мысом глазу открылись зелень травы и высокий ивняк, низко спускавшийся к воде. Здесь не хлестал берег обычный пенистый бурун. По команде кормщика гребцы изо всех сил налегли на весла, но коч продвигался медленно, потому что ватажка уменьшилась наполовину и оставшимся в живых не хватало сил. К тому же тяжелый плоскодонный коч стал опасно раскачиваться, подставившись бортом к волне, его сносило за мыс, и вскоре стало ясно, что к устью речки не выгрести.

– Может, на берег выбросимся? – спросил брата Тарх. – А что? Не так уж и высока волна. Удержимся. Плавника много, подложим поката, вытянем за полосу прибоя. Он нам и поможет, попинывая в корму.

Старший Стадухин нахмурился предложение брата было опасным. Но надрывно пищали младенцы на руках оголодавших женок, обиженно грызли их иссохшие груди.

– Выброситься можно, только хватит ли сил потом столкнуться на воду?.. Хотя… Отлив.

– Сильно пить хочется! – зароптали спутники, глядя на заворачивавшиеся волны, бегущие по ровному, укатанному прибоем берегу.

– Господи, благослови! – пробормотал Михей, разворачивая нос судна к суше.