Первопроходцы

У отряда была мука – самая желанная награда для анадырских скитальцев. Они привычно встретили обычную для этих мест зиму, в сравнении с прежними почти мирную. Гулявшая по равнине река выносила столько плавника, что дров хватало, и очаг в зимовье горел сутками. Как только окрестности завалило снегом, оленные ламуты откочевали, поблизости остались только сидячие. Зимой никого из стадухинских людей не убили, никто не умер. Сливались в одно дни и ночи: сон и разговоры. Мело и пуржило неделями. Студеные ветры с Великого Камня выбелили густой топольник. Караульные менялись часто, возвращались обледеневшие, с сосульками вместо бород и шапок. В протаявшей дыре, под закуржавевшими бровями поблескивали вымороженные до голубизны льда глаза и краснел нос.

– Где-то в тех местах, откуда вас вынудили уйти, зимовали Алексейка Филиппов с убитым Ермилом! – слушая рассказы стадухинских людей, говорил им Булыгин. – Об этом мы слышали от Семейки Епишева. Вас и Филиппова выбили оттуда, Епишева – отсюда… Сам виноват! – беззлобно поругивался. – Удержаться легче, чем заново пробиваться на старое место и строиться на гари: все нынешнее лето – одна рука на топорище, другая на пищали... А Епишев распустил своих казаков кругами да советами: никого ни к чему не принуждал, к совести призывал. Они ему на шею сели, помыкали, даже били, вместо караулов в карты играли, ясырок друг другу продавали, блудили скопом. Двое остались у меня – спросите, расскажут. – Обводя своих казаков строгим взглядом, Булыгин жестко, как о непреложном, напомнил: – Где заводятся блуд, игра, тщеславные страсти, там гибель у порога! Всегда так было и будет!

– Мои не сильно-то и блудили! – перекрестился Михей Стадухин. – А как закрою глаза, встают один за другим, будто укоряют. И я все думаю – за что полегли?

– Божьего замысла нам знать не дано! – нетерпеливо дернулся Булыгин.

Была редкая тихая ночь без пурги. Все спали. Светила ущербная луна, на нагороднях маячил караульный, всматриваясь в серебристую гладь наметенных сугробов, льды за кошкой на морской и речной стороне. В зимовье пылал очаг, было тепло. На нарах и полатях в два ряда отдыхали свободные от караулов люди. Одинокие-холостые лежали открыто или под одеялами, те, что сожительствовали с женками, завешались кожами и шкурами. На аманатской половине приглушенно постукивали колодками заложники. Михей Стадухин лежал с закрытыми глазами, закинув руки за голову, дыхание было ровным и глубоким, как у спящего. Вдруг он пробормотал, не открывая глаз, шепелявя одеревеневшим языком:

– Крадутся! Копают ход к тыну. Мешки с берестой и жиром волокут.

Его словам никто не удивился. Приказный Андрей Булыгин сел, зевая, свесив ноги, спросил:

– Далеко?

– Шагов полсотни!

– С какой стороны?

Михей указал рукой.

– С полчаса провозятся! – крестя бороду, снова зевнул сын боярский, взглянул на склянку с пересыпавшимся песком, стряхнул сон с глаз и приказал отдыхавшим: – Одевайтесь, что ли! Будем обороняться.

– Шагов на пятнадцать подпустить и пальнуть картечью из крепостной пищали! – тоже поднимаясь посоветовал Стадухин.

– Однако у тебя дар! – с благодарностью взглянул на него Булыгин.

– Дар! – угрюмо согласился Михей. – А товарищей не спас! – Перекрестился, стал одеваться.

С тяжелой крепостной пищалью на плече он поднялся на нагородни, велел караульному запалить фитиль и отойти. Зацепил крюк пищали за венец, встал на колено, подсыпал пороху на запал, поманил караульного рукой в меховой рукавице, взял фитиль, пускавший искры по ветру. Долго целился с закрытыми глазами. Прогремел выстрел, от которого дрогнула изба. Караульный заскакал, захохотал. Прорытая ламутами пещера обвалилась. Как тонущие, в снегу барахтались людишки, сбивали друг друга с ног, цеплялись один за другого. Казаки на лыжах бросились ловить и вязать их…

Прошла зима. Опадали сугробы, обнажая тайные попытки нападавших: слежавшиеся мешки с берестой и жиром.

– Останься, Мишка! – стал просить Стадухина приказный. – С твоим даром полка стоишь!

– Останусь! – согласился старший Стадухин. – А людей моих отпусти. Много лет безвестны. Пусть идут на Лену кто хочет.