Первопроходцы

Драка возле острога была предтечей других событий. То, что воевода принял челобитные от тридцати семи казаков во главе с Иваном Ерастовым, еще не было согласием отпустить их на Погычу за счет казны. Проходили день за днем, в надежде на скорый выход Ивашкины люди пропились, а явного ответа от воеводы все не было. После полудня на летние Кузьминки казаки отправили к нему Ерастова с выборным Василием Бугром. Воевода их не принял, а дьяк с письменным головой ничего разумного не сказали. Васька стал орать, что государево жалованье не плачено за четыре года. Письменный пытался его вразумить: следствие по делам воеводы Головина не закончилось, а за нынешний год жалованье дадут к сентябрю или с выходом отряда на дальнюю службу. Но Васька разъярился и уже не хотел никого слушать. Казаков вытолкали из съезжей избы, потом из острога, у ворот которого собралась толпа зевак, завистников и людей, отправлявших челобитчиков к воеводе. Вскоре все они стали лаять начальствующих и требовать жалованье.

Был долгий, светлый вечер последнего июньского денька, добропорядочные люди, позевывая, закрывали ставни домов, воевода отдыхал. Сипловатый голос Василия Бугра зазвучал громче, похоже, он успел принять чарку от доброжелателей. Его поддерживали другие голоса. К полуночи острожные ворота распахнулись, из них вышел сам воевода в окружении караула. Толпа бунтовщиков опасливо отхлынула. В переднем ряду оказались Бугор со Степкой Борисовым, которого Ерастов не хотел брать в отряд. Воевода ткнул в них перстом и приказал хватать. На Ваське повисли четверо караульных. Пока тот отбивался, как медведь от собак, воевода хлестал его батогом по широкой спине. Затем стал сечь Степку. С третьего удара батожок сломался. Пушкин бросил его под ноги и повернулся к острожным воротам. Толпа застыла в недоумении. Васька что-то орал и грозил, Степка злобно щурился вслед бросившим его караульным. Толпа, придя в себя, загудела, сжалась вокруг побитых и взревела от негодования. Без суда, под горячую руку прилюдно побить старых, заслуженных казаков не позволял себе даже стольник Головин. «Упьются и передерутся!» – подумал Михей, глядя на бесновавшихся людей. На душе было муторно.

Государев кабак толпа не тронула, но погромила несколько торговых лавок, ринулась к пристани, на виду острожных людей захватила коч торгового человека Василия Щукина по причине, что тот был в милости у воеводы, и с криками: «Молодцы-удальцы! Послужим государю на дальней окраине!.. Вору Ваське Пушкину больше не служим!» – беглецы оттолкнулись от берега и поплыли вниз по Лене. Воевода негодовал, полуодетый грозил со стены, топтал соболью шапку, но ворот острога открывать не велел. Возле них, взывая к властям, вопили пограбленные торговые и промышленные люди, заливался слезами купец Щукин, с утра считавший себя богатым и удачливым. Остановить беглецов было некому.

– Ваську Власьева ко мне! – закричал воевода на холопов и немигающими змеиными глазами вперился в Михея Стадухина, оказавшегося под рукой.

Посыльные разыскали Власьева на плотбище, он готовил коч к отплытию. Сын боярский, запыхавшись, прибежал в острог, встал перед разъяренным воеводой. Обругав его за медлительность, Пушкин дал на сборы два дня и приказал вернуть беглецов.

В отряде Власьева было двадцать человек, среди них в большинстве новоприборные казаки и промышленные. И воевода, и сын боярский понимали, что они бессильны против полусотни головорезов, прошедших через войны, осады и дальние походы. Взгляд Пушкина опять остановился на Михее Стадухине.

– Послужишь мне, жалобщик? – спросил гневно.

– Чего не послужить? – с бесшабашной удалью ответил Михей. – Скоро два года, как сижу возле бабьего подола.

– Дам коч, жалованье вперед! Найди людей: служилых и промышленных, сколько знаешь…

– Отпусти на Погычу, для прииска новых земель, – подсказал Михей.

Воевода грозно нахмурился, но, подумав, согласился:

– Ваське Власьеву плыть приказным на Индигирку, Алазею и Колыму, тебе для прииска новых земель и рыбьего зуба. Одному ему все равно не управиться. Вместе догоните беглецов, вразумите государевым жалованным словом… И вернете, – добавил неуверенно. – Или хотя бы грабить не давайте.

Все бывшие в остроге люди понимали, что вернуть беглецов силой невозможно, что, не имея никакого припаса, они будут чинить на пути большие беспорядки.

– Чтоб им всем передохнуть, прости, Господи! – выругался и перекрестился воевода.

Обойдя свой дом стороной, Михей забежал к братьям. К счастью, оба были в избе. Старший положил на образа три торопливых поклона, едва удерживаясь от суетности и торопливости, опустился на лавку.

– Слышали про беглецов? – повел глазами по потолку.

– А то как же?! – усмехнулся Тарх. – Мимо нас проплыли. Атаманом выбрали Ивашку Ретькина, есаулами пятидесятника Шаламку Иванова, Ваську Бугра. Люди-то какие: десятник Иван Пуляев, Павел Кокоулин-Зараза, Артемка Солдат, – с восхищением перечислял брат. Видно, о том они и беседовали с Герасимом, когда вошел Михей.