Первопроходцы

Удачи в торге и промыслах не было, и, вспоминая прошлое, Федот Попов мучился догадкой, что лишился милости Божьей с тех самых пор, как выменянный на Куте коч пристал к причалу Ленского острога. На Оленеке половина его покрученников перешла в другие ватаги, оставшиеся ругали передовщиков, что промышляют не как все: не ловят заложников, не требуют выкупов и обещаний безопасности в промыслах. Попов же без утайки откладывал десятину лучшими мехами, если нападали – давал отпор, но в отместку не бил, не грабил, не требовал поклонов-подарков. В помыслах о выпавших неудачах Федот читал Библию. Однажды в жарко натопленной жилухе по его спине пробежал озноб: осенило, что бесовским прельщением он принял уговор с купцом Усовым с греховной уверенностью в милость Божью. «Не та ли самонадеянность была причиной нынешних бед?» – подумал с волнением. Когда знаешь, за что карают, можно претерпеть многое. Федот был осторожен, старался не рисковать. С Оленека в Якутский острог не вернулся, положившись на товарища Бессона Астафьева, приказчика самого удачливого в Сибири купца Гусельникова. Дожидаясь его, торговал с мелкими промысловыми ватажками, выбиравшимися с восточных рек. К его кочу подходили торговые суда с целовальником Новоселовым. Федот предъявил отпускную грамоту четырехлетней давности, данную на реку Оленек. Сначала целовальник грозил, потом просил зимовать на Яне, в конце концов уговорил доставить в Нижнее усть-янское зимовье казака Кузьму Лошакова. Янский приказный Федоту понравился, и он принял его на борт с казенным грузом. К судну подходили янские казаки, пытались пограбить. Федот со своеуженниками дал им отпор. Казаки, смирив гордыню, попросили ржи под кабалу. Ржи им Федот не дал, но по христианскому милосердию накормил.

Наконец, уже в августе встретил знакомого казака Стадухина, от него узнал путь к Колыме, получил верные сведения о ее богатствах и решил, не дожидаясь Бессона, отправиться туда без отпускной грамоты. Но идти за Святой Нос было поздно. С попутным ветром Федот пришел к Нижнему усть-янскому зимовью, высадил Лошакова, вытянул коч на сушу и отпустил промышленных в брошенное казаками Среднее зимовье.

Зима не баловала богатыми промыслами, их и не ждали. Янские якуты, тунгусы и ламуты с верховий реки вернулись в ее среднее течение, как только узнали, что казаков там нет, вреда промышленным они не чинили, но к Нижнему зимовью для торга не приходили. Река была безрыбной, кормового зверя добывали редко. После Евдокеи-свистуньи, поделив добытые меха по паям, промышленные горько шутили, что прожили зиму ради брюха, едва покрыв расходы на прокорм. Но впереди была Колыма, а путь к ней выведан от очевидцев.

В середине июня Янский залив очистился от льдов. Возле тундрового берега чернела вода, мелкая рябь волн манила в неведомое. Помолившись Всемилостивейшему Спасу, Пресвятой Богородице, Николе Чудотворцу, святым покровителям, мореходы одарили водяного дедушку топленым жиром, полив его на воду у смоленого борта, выбрали якорь и подняли ровдужный парус. Он наполнился попутным ветром, и судно, чуть кренясь на борт, пошло встреч низкого солнца. Из-за мелей пришлось удалиться ко льдам. Ветер то усиливался, то слабел, полоща оленьими кожами. Коч беспрепятственно обошел Святой Нос. За ним путь на восход был шире и чище. То под парусом, то своей силой на веслах коч полторы недели пробивался сквозь льды. За Долгим мысом в устье Хромы стояло судно. При безветрии ватажные подвели к нему свой коч и встретились с неутомимым и оборотистым гусельниковским приказчиком Михайлой Стахеевым. Его люди возвращались с Индигирки на Лену и ждали попутного ветра. На борту была промысловая ватага, зимовавшая на Колыме.

Федот задержался, расспрашивая о новой реке. Наслушавшись прелестных сказок, его промышленные заторопились. Индигирка уже не привлекала их. Но ветер переменился, Стахеев на прощанье помахал Попову и повел свой коч на закат. Тот же резкий порывистый ветер с запахом талого льда и гниющих водорослей заставил ватагу Федота отстаиваться между Святым Носом и Индигиркой.

– Долго миловал дедушка, но осерчал, – беспечально посмеивался за его спиной племянник Емеля. – Видать, гусельниковские переманили удачу.

Стоять пришлось до середины августа. Люди не голодали, но, теряя надежду добраться до Колымы одним летом, уже помышляли о промыслах на Индигирке, которая, по слухам, была и рыбной, и зверовой. Противный ветер принес с Колымы другой коч, на нем с ясачной колымской и алазейской казной плыли Селиван Харитонов и Гришка Простокваша. Встреча была недолгой. От них Попов узнал, что целовальник Петр Новоселов вмерз в устье Алазеи, но со своими людьми на лыжах добрался до верховий Колымы и построил там укрепленное зимовье.