Первопроходцы

— Кабы знал весной, что мука обещана, не мотался бы по рекам, дождался бы вас и уплыл на Лену.

— Так возьми в долг у других торговых и отдай нам. Это справедливо!

— Ага! Под кабалу по восемь рублей за пуд? Дешевле не дадут.

— Дай кабалу! Свешниковскую тебе вернем — продашь если что!

— Он дал на себя, пусть сам расплачивается! — осторожно заспорил приказчик. — Да и нет уже ни у кого излишков на продажу. Федотка Попов с Бессоном Астафьевым весной дорого скупали. Гераська Анкудинов грабил.

Течение реки несло торговый коч к устью, Михей опять думал, что делать? Срок, в который обещал Арине вернуться, вышел. Нутром чувствовал, что теряет жену, а на его неоткрытую землю уже ушли семь кочей.

Ватажка беззаботно коротала время возле причаленного судна. Весть о муке опечалила всех, но люди смирились с очередной неудачей, понимая, что до замороза невозможно найти новую землю и обустроить зимовку, а быть застигнутыми холодами в гиблых местах никому не хотелось.

— Надо искать промыслов! — заговорили без споров.

Бывший казак, чувствуя вину, торопливо закудахтал:

— Зимовье Афони Андреева впусте. Ясачные анюйцы его не сожгли. Просите у Втора промышлять и собирать ясак по Анюю.

Стадухин, вспоминая неудачи и тяготы прошлой зимы, встрепенулся и снова стал распаляться на Гаврилова:

— Захотим, останемся. Вторка нам не указ!

Катаев уплыл к Нижнему острогу, пообещав передать Бугру с Солдатом, где искать спутников, а Втору Гаврилову — что Стадухин будет промышлять на Анюе. Отряд Михея не спешил подниматься по притоку, простоял на таборе день и другой, мирно переговариваясь и решая, как жить зиму. К вечеру к ним сплыл струг торгового человека Анисима Мартемьянова с тремя покрученниками на веслах. Дородный передовщик, кряхтя, выбрался из лодки — борода в пояс, из кольца в кольцо, как бараний лавтак, суконная новгородская шапка, кафтан. Подошел к костру, степенно поклонился сидевшим, расспросив, кто такие и куда держат путь, стал предлагать колокольчики и топоры.

— Муки бы посулил! — загалдели казаки.

— Муки у меня — зиму пережить, и то впроголодь, — признался. — Промышлять придется.

К костру подошел один из его покрученников, присел на корточки.

— Не узнал? — спросил Стадухина, вытягивая к огню ладони.

— Ивашка Баранов, что ли? — вскинул глаза Михей. — Переменился в бегах.

— И ты не покрасивел! — буркнул беглый янский казак.

— Что с Гераськой-то не ушел? Опередил он меня, самовольщик!

— Служили с ним при зимовье без жалованья, — не поднимая глаз, приглушенно отвечал Баранов. — Отправили покаянную челобитную. Но Гераська возомнил себя атаманом. — Иван поднял на Стадухина озлобившиеся глаза и мрачно процедил сквозь зубы: — Ненавижу властолюбцев! Спаситель на них проклятье наложил… Нет греха поганей. Человекоубийство отмолить легче, чем соблазн повелевать людьми.

Охочие и беглые казаки смущенно умолкли. Стадухин покряхтел, повертел головой, пытаясь найти поперечные слова.

— Узнаю по речам Пашку Левонтьева. На Индигирке бунтовавших юкагиров бил по головам Книгой. Вразумлял!

Анисим тихо рассмеялся и стал оправдывать покрученника:

— Зол не только в словах, но в бою и в работе! И товарищ верный, спутник надежный. Ходил с Поповым прошлым летом, а нынешним не пошел.

— Я его давно знаю! — отмахнулся Стадухин и спросил Баранова: — Говорят, вас море не пустило прошлым летом, а нынешним что с Поповым не пошел?

— Сон был! — уклончиво ответил беглый янский казак. — Мать-покойница упредила не ходить. — В его взгляде мелькнуло что-то темное, непрощеное.

— Мать надо слушать! — согласился Стадухин и перестал расспрашивать.

— Ты на Колыме казак известный! — плутовато щурясь, польстил ему Анисим. — С тобой можно идти туда, где промышленные люди еще не шалили.

— Можно! — с важностью ответил Стадухин. — На Погычу идем воеводским наказом, да вот беда, хлебный припас издержали. Дал бы нам пудов сто, мы бы тебе потом заплатили лучшими соболями.

— Дал бы! — угодливо кивнул торговый, разглаживая по животу густую бороду. — Да нечего! И на промыслы с вами пошел бы, и на Погычу своим подъемом!

— У меня два коча, — Стадухин окинул торгового светлеющим взглядом, обернулся к спутникам: — Что, братцы, возьмем?

— Со своим хлебом! — откликнулись беглые казаки.

— Мог бы и подъем дать нам в долг! — густым голосом пророкотал Селиверстов, выдвигаясь из-за казачьих спин. — С виду — не беден!

— Не только с хлебом, — не удостоив его взгляда, продолжил Анисим. — Есть догадка, — шмыгнул красным носом и бросил быстрый настороженный взгляд на Баранова, — будто Анадырь и Погыча — одно и то же и берет начало за горами, — указал в сторону хребта в осенней дымке.

— Что за Анадырь? — встрепенулся Стадухин, оглядываясь на Казанца. — Нанандара? Нам про реку говорил ходынец.

— Анадырь-Нанандырь! — кривя губы в бороде, проворчал Баранов. — Из верховий Колымы есть тропы-аргиши на Погычу и Чендон. Посуху идти надо.

— Про Чендон тоже слышали! — Напомнил про встречу с ходынцем Казанец и переглянулся со Стадухиным.

— Если не строить зимовья, то можно сходить поискать! — рассеянно пожал плечами атаман.