Первопроходцы

Клокотала вода под днищем коча, отдалялась суша. Погода не менялась до светлой полуночи, только рассеянное солнце собралось в красный круг, присело за гору и в его лучах зарозовели верхушки Великого Камня. Юшка Селиверстов весело приплясывал у руля, обитого жестью, указывал, кому и как пособлять движению судна. Купец Анисим Мартемьянов, спрятав пышную бороду за пазуху, клал поклон за поклоном на манящий восход, на крест, поставленный на носу коча. Плутовато поглядывая на него, Селиверстов окликал Кокоулина, дремавшего на носу коча:

— Здесь нет грязного мелководья… Пашка! Следи за цветом воды, по нему глубина видна. Хорошо смотришь?

— Хорошо смотрю!

— Шестом мерить не ленись!

— Две сажени! Дно вижу.

— А ты проверь. Чистая вода сильно скрадывает.

Зараза ткнул шестом по борту, поднял, осмотрел намокшую метку:

— Три аршина с пядью!

— Так-то! — торжествуя, рыкнул Селиверстов.

Ветер был ровен, коч быстро бежал вдоль берега сутки и другие. Юша дневал и спал возле руля. Если впереди блестели льды, загодя обходил их, удивляя бывалых людей искусным умением управлять судном. Михей Стадухин прохаживался с борта на борт, его усы золотились в лучах летнего солнца. Вдали показался русский крест. Промышленный, бывший в этих местах с Мезенцем и Пустозером, сказал, что там остров перед губой. Уже то, что коч больше суток шел с попутным ветром, было удачей. Стадухин положил на береговой крест семь поясных поклонов и скомандовал:

— Вперед! Даст Бог, зайдем сюда на обратном пути.

Из залива перед островом задул несильный, но пронизывающий ветер. В глубине его плавали льдины. Коч обошел остров приблизился к льдам, розовевшим от присевшего солнца. Впереди по курсу дремотным горбом вырисовывался мыс. Из губы потянуло теплым ветром с запахом морской травы и перепревшей гнили. Он рябил воду и разгонял волну, а вскоре стал срывать брызги с гребней, они заливали судно. Наконец ветер окончательно взъярился, так что стало трудно держать коч на курсе. Против мыса плясала бестолковая толчея волн, коч заливало сразу с двух бортов. Ветер был прежним, парус вздут, но до края залива шли так долго, что казалось, будто судно стоит на месте.

— Водяной тешится, держит за днище! — трубно, как морж, ревел Селиверстов. Оставив руль, перегнулся за борт, прислащенным голосом попросил: — Ты, дедушка, нас пропусти, а мы тебя маслицем попотчуем!

Михей Стадухин вылил на воду корец льняного масла, оно растеклось по воде и быстро пропало за кормой.

— Вон что! — Селиверстов хлестнул себя ладонью по лбу. — Ветер попутный, но течение встречное.

К зависти плывущих, следом за маслом атаман вылил за борт чарку водки, но и это не помогло, коч будто держали за днище. Гребцы стали помогать парусу силой. Судно побежало быстрей и наконец обошло глубоко вдававшийся в море мыс. За ним потянулась долгая отмель. Пришлось на версту удалиться от берега.

— Там мы с Мезенцем и Пустозером меняли рыбий зуб! — указал за мыс бывалый промышленный.

— Вперед! — мельком оглянувшись, скомандовал Стадухин. — Нам нужна Погыча.

Ветер усилился и выл в снастях на разные голоса. Временами он становился тише. Пропало солнце за низкими быстро обложившими небо облаками, на судно обрушился холодный секущий дождь. Юша маячил на корме, над промокшими плечами его кафтана курился пар.

— Гляди на воду! — кричал на нос судна. — Или меряй глубину, не ленись!

Беглый ленский казак Евсей Павлов с шестом в руках, втянув голову в плечи, тоскливо осматривался по сторонам. Море было серым, пологие спины волн катились вдаль, берег с крутым галечниковым валом едва виден, а под днищем всего два аршина. Надо было уходить еще дальше. Коч в очередной раз провалился между волн и, задев дно, скрипнул становым брусом. Юша разразился бранью. Поднялись двое казаков в кожаных плащах, потянули смоленые возжи-фалы, судно взяло курс круче к северу, в неведомое. Вскоре смурное небо разродилось июльским снегом. Он засыпал коч, выбелил парус, палубу, шапки и плечи людей, ложился на черные спины волн и пропадал в них. Но ветер не менялся.

Небо разъяснилось так же быстро, как и затянулось облаками. Снова светило солнце. Глубины позволили приблизиться к берегу. Безделье пути начинало томить оказавшихся не у дел людей. Михей Стадухин почувствовал их озлобление, приказал помогать парусу веслами и рассадил гребцов по паре на каждое. Они наваливались, помогая ветру перебарывать козни водяного.

Встречались заливы, но устья большой реки не было ни на четвертый, ни на пятый день. Люди стали волноваться. Юшка Селиверстов, теряя бравый вид, опасливо вертел красным мокрым носом и тряс свившейся в сосульку бородой. Михей Стадухин все так же упрямо командовал:

— Вперед!

На этот раз Тарх старался во всем прямить старшему брату, поблажек не ждал. Зная беду, которую Михей молча переживал, опасался, как бы старший не забыл, что отвечает перед Господом не только за себя, но и за жизни всех плывущих на судне.