Первопроходцы

— Не может того быть! — зашумели спутники. — Без малого сотня хорошо вооруженных…

— В море всяко бывает! — задергал себя за бороду Селиверстов. — Могло кочи побить о камни, кто живой из студеной воды выбрался — голыми руками бери.

Мореходы узнали от пленников, что с восточной стороны больших рек нет, — указывали на юго-восток, дескать, там есть, — Нанандара, Чендон. Оттуда они и пришли.

— Погыча? — нетерпеливо спросил Михей.

— Пахача! — замахали руками в ту же сторону.

На расспросы о Великом Камне пленные показывали, что чукчи приходят сюда с Нанандары на больших байдарах. На тех реках много разных народов и они беспрестанно воюют между собой.

— Выходит, дальше надо плыть! — приглушенно пророкотал Селиверстов.

— Какие там три дня? При хорошем ветре верст с тысячу прошли за семь-то суток, а до реки, дай Бог, еще столько же… Если не больше!

Погас чувал. В жилухах, под парусом было жарко и душно от множества сгрудившихся тел. Казаки и промышленные спорили, ссылаясь на прежние слухи и домыслы. Два Ивана, Казанец и Баранов, терпеливо ждали, когда им дадут раскрыть рты. Старший Стадухин водил глазами с одного говорившего на другого, озадаченно чесал за ухом. Взгляд его остановился на Казанце. Он цикнул на разговорившихся спутников, призывая к тишине.

— Указывают, — постанывая, заговорил раненый, — что прямой путь далек, туда и обратно кочуют все лето, а берегом они не ходят из-за чукчей.

Кокоулин, выставив челюсть с бородой, показал пленникам заморный моржовый клык, стал выспрашивать знаками, есть ли такая кость там, откуда они пришли? Коряки замахали руками, показывая, что этого добра там много.

— Как много? — оживившись, набросились с расспросами казаки и промышленные, пытали знаками, словами и решили из ответов, что клыков на морских отмелях так много, что им можно загрузить десять судов размером с коч. Заморная кость там никому не нужна, поэтому ни во что не ценится.

В расспросах громче всех шумел Юша Селиверстов: он то ерзал и злился от непонимания, то тряс бородой, вскакивал и крутился возле пленных, как петух с отрубленной головой.

— Пахача, Чендон, Нанандара там? — тыкал пальцем на юг. — Кочи пограблены где? Говорят, там же! — перебивал споривших. — Не по мелководной же речке они волоклись? Надо плыть на восход?..

Коряки, услышав знакомые названия рек, опять замахали на юго-восток, знаками уверяли, что костей там много.

— Где-то рядом конец Камню! — громогласно вещал Селиверстов. — Или он поворачивает к полудню.

Михей Стадухин помалкивал, вызывая недовольство спутников. Его туманный взгляд блуждал по говорившим и спорившим, ум цепко отслеживал сказанное. Он остро чувствовал, как редеет запал, на котором уходили с Колымы и шли к восходу, гадал, что сломило людей: буря с отгонными льдами или известие о гибели колымских кочей? Ночью атаман долго не мог уснуть. Кутаясь в одеяло из волчьих шкур, поднялся на корму. Ярко светила луна, низкие рваные облака стелились над морем, оно было тихим, берег пустынным: ни моржей, ни шумных, крикливых гагар, ни гусей. Из черной воды беззвучно высовывались морды любопытных нерп и так же тихо исчезали. Сна не было. Михей сменил часового, мешавшего ему думать, и дождался рассвета. На востоке, на черте видимого берега и моря, разорвало тучи и открылось громадное темно-красное солнце, зарозовел плавучий лед, закрывший путь. С полуночной стороны ползли темные тучи, вскоре они плотно прилегли на воду и заморосил дождь. Перемежаясь со снегом, он шел всю неделю.

Глядя на грязно-желтую, раскисшую тундру в холодном тумане, слушая нестерпимые вопли гагар, которые то каркали, то хохотали человеческими голосами, стервенели лица мореходов, все злей и отчаянней споривших о реках, с которых прикочевали коряки. Одни заводили разговоры о том, что никакой Погычи нет, но за кормой оставлены лежбища моржей с заморным рыбьим зубом. Вместо того чтобы идти в никуда, надо вернуться и взять богатство из-под ног. Немногие хотели идти дальше, спасать людей Семейки Дежнева, если некоторые остались живыми.

Хлеб был съеден, рыба в море не ловилась, моржовое мясо и жир с удовольствием ели только пленные коряки, казаки и промышленные питались птицей. Не дожидаясь улучшения погоды, Михей собрал людей в круг, стал спрашивать каждого: ждать ли разводий и ветра, чтобы идти дальше, или возвращаться? Из расспросов понял, что заводчиком возвращения был Юша Селиверстов и его поддерживали многие. Стадухин стал путанно говорить, что не может того быть, чтобы коряки поголовно перебили почти сотню ушедших к Погыче. Надо идти на помощь и зимовать.

— Они же живут! — поддержал брата Тарх, указывая на коряков. — Почему мы не можем?

— Они к зиме откочуют… Не дураки оставаться в голодной тундре.

— Зимовать, так в заливе, открытом Мезенцем и Пустозером, — загалдели сторонники Селиверстова. — Сказывают, там голец жирней, чем в колымской протоке, птицы больше, чем на Колыме и Индигирке. Чтобы не поморить себя голодом, хотя бы туда вернуться…