Коротка полярная осень. Резкими заморозками, менявшимися недолгой оттепелью, уже напоминала о себе зима. Немилостиво начиналась она для Селиверстова, но он не унывал. Той зимой, когда Селиверстов обхаживал воеводу Францбекова, а Михей Стадухин еще только думал о походе на Пенжину, Попов, Ретькин и их связчики, желавшие вернуться на Лену, из трех разбитых сделали небольшой надежный коч с двойной обшивкой бортов. Смешанное селение, в котором они жили, было на редкость мирным и спокойным, люди доброжелательными. Первое время это сильно удивляло попавших сюда русских людей: вечное бесхлебье, безбабье сибирских ватаг и отрядов обычно сопровождались дрязгами и ссорами.
— И у нас были ясырки, — с любопытством выспрашивал Ретькина Федот Попов. — От них еще больше раздора.
— Там одна на десятерых, редко — на троих, — отвечал обжившийся беглый пятидесятник. — И женки от разных народов — каждая со своей правдой, одна другую не понимает. А тут единоплеменницы, жен всем хватает, даже излишек. Хочешь — двух бери: они не против и между собой уживутся.
— Наши люди тоже сбродные, каждый со своим законом, — раздумывая, соглашался Федот. — Вдруг от того и мира нет?
Казак оказался прав, во время сборки коча к ватажке примкнули два одумавшихся покрученника. Когда работы были почти закончены, решил вернуться на Лену поповский своеуженник. Он ни с кем не ссорился, ничего не объяснял и не оправдывался, не просился, а предлагал себя в ватажку, зная, что не откажут по малолюдству. С ним набиралось восемь мореходов. Днем они неспешно конопатили новое судно, заботились об удобстве в плаванье, вечерами сидели у костра, любуясь кочем, глядели на дальнюю черную морскую воду. Путь к ней преграждали шевелившиеся льды. Как-то к ним тихо подошел Пантелей Пенда, присел, ласково пожурил:
— Полгода не прожили, а осторожность потеряли: даже не оглядываетесь. Зря! Зря! — Смешливо взглянул на Ретькина. — Отвыкайте от спокойной жизни. А надумаете вернуться — примем!
— Не прельщай! — вздохнул беглый пятидесятник и помотал головой, отстраняясь от навязчивых мыслей. — Со всех сторон в грехах: там долги, крестное целование, ясырка, здесь женка, детишки. Не пропадут, конечно, а все же душа мается…
Федот Попов опасливо передернул плечами, он боялся, что напоследок кто-то раздумает возвращаться и если понадобится выгребать своей силой или вытягиваться на лед — сил может не хватить. Потрескивал костер, от головешек высоко взлетали и отскакивали искры. Одни вычерчивали в темноте почти прямые полосы, другие кружили и метались. Пантелей наблюдал их с сосредоточенным лицом, и Федот почувствовал, что они думают об одном: о его вещем сне.
— Вот ведь, — кивнул старому другу, — искры лягут на землю пылью, головешки истлеют горкой золы.
— Те и другие одинаково станут землей, прахом, — вскинул глаза и живо отозвался Пантелей.
Федот повел взглядом на закат:
— Как там ни плохо, но есть надежда, что потомство, пусть и раскосое, не забудет нас, не отречется. А здесь… Не знаю!.. Сам говорил, чудь живет, не мешаясь с инородцами, не то что мы.
— Здесь только ради брюха и блуда жить! — вымученно воскликнул Ретькин.
— Мы даем надежду! — жестко отрезал Пантелей и откинулся на сцепленные под головой руки, молча вскинул глаза к небу.
То ли миловал Бог, то ли попускал по грехам, но наконец задуло с востока. После обычных сборов, старые товарищи помогли столкнуть коч на воду. Он был тяжеловат для восьмерых: из крепких досок, с толстыми, бортами, округлым, как яйцо днищем, которое должно выдавливать льдами, а не ломать. Как ни тесна была жилуха, но закрывалась не кожей, а дверьми, между нар маленький чувал с вытяжной трубой. Остатки товара, рухлядь и кость тоже были надежно укрыты. Коч закачался на приливной волне и под веслами легко обошел камни, побившие все три судна, из которых он был сделан. Был поднят парус, весело зажурчала вода под днищем, шестеро покрученников и беглый казак бездельничали.
— Несет к земле зубатых людей! — Федот указал Ретькину на приближавшуюся туманность по курсу и передал руль.
Он не ошибся, уверив спутников, что знает обратный путь. Вскоре показался знакомый остров. Коч обошел его. Мореходы узнали залив, в котором когда-то укрывались от бури, вошли, встали на якорь на месте прежней стоянки, спустили на воду ветку с березовым бочонком, чтобы набрать свежей воды. В это время ветер переменился, пережидая его, судно стояло в безопасности. Помня прошлую встречу, зубатые люди принесли для мены моржовые клыки, но коч был набит ими. Федот выменял на бусы четыре больших кости, другие брать не стал, но щедро одарил тамошних жителей. На другой день их явилось до полусотни, все требовали подарков. Получив их, но меньше, чем в прошлый раз, дикие рассердились, стали швырять камни. Промышленные дали холостой залп — они разбежались, но потом приплыли с луками и копьями, готовые к войне.