Первопроходцы

— С Колымы, не с Анюя! — поперечно напомнил Баранов.

— Ходили по осени на Индигирку! — загалдели беглые казаки. — Разбогатели, аж животы к спинам присохли.

Самые беззаботные рассмеялись.

— Осталось-то, по сказкам, всего три дня парусом! — вразумляя их, зарокотал Юша Селиверстов.

Ватага вывела коч в среднее течение Малого Анюя, где прошлой зимой промышлял Афоня Андреев. Зимовье действительно было целым. Кочевавшие здесь роды исправно платили ясак, промысловые угодья между ним и промышленными были поделены. Люди вытянули коч на сухое, протопили отсыревшую избенку и стали готовиться к промыслам. Стадухин с Юшкой Трофимовым и Евсеем Павловым пошел в верховья притока смотреть места и аргиши. Они шли по берегу, пока не увидели полтора десятка юрт. Над ними курились дымы, маня теплом и отдыхом. В стороне на возвышенности стояла крепость, сложенная из бревен и камней. Завидев людей с ружьями, мужики, бабы и дети побежали к ней.

— Кто разрешил? — выругался Стадухин. — Я с Зыряном одну крепость разорил, они другую поставили. Уговаривались, чтобы ясачным жить без укреплений!

Неласково встречали гостей анюйские юкагиры. Едва трое подошли на выстрел, из щелей полетели стрелы с тупыми наконечниками.

— Втроем не взять! — вопрошающе взглянул на казаков Юшка Трофимов.

— И не обойти лиходеев. Там стланик, здесь река, — побурчал Евсей.

Обледеневший мох холодил животы, они лежали и думали, что делать. Стадухин, щурясь, крепкими зубами перемалывал ветку.

— Вернемся! — Сплюнул. — Придем, выбьем и зазимуем в крепостице… Кто зачинщик, против того Бог!

К радости анюйских юкагиров пришельцы повернули назад. Через неделю к селению подошли двадцать человек, вооруженных пищалями, саблями и топорами. Как в прошлый раз, постреляли для острастки и ворвались в крепость. Анюйцы повозмущались, ссылаясь, что давали ясак и аманатов, а крепость построили для защиты от ходынцев, но по требованию атамана вынуждены были ее оставить. Жечь крепостицу Стадухин не стал. Охочие и промышленные из ее бревен за неделю срубили просторную избу с нагородней, баней, обнесли частоколом и поставили рогатки со стороны горного склона. Другого ясака и поклонов с анюйцев они не брали.

8. Где никого допреж

В те дни когда на Яне Михей Стадухин и Василий Власьев еще только говорили беглым казакам государево слово, а потрепанные кочи Федота Попова вернулись из неудачного похода, на Колыме собралось до четырех сотен русских людей, это была сила, способная защитить себя от немирных инородцев. Добрая половина ватаги, ходившей с Поповым и Дежневым к востоку от Колымы, хлебнув лиха в море, думать не хотела о новом походе. Другие были раззадорены неудачей, дескать, гладка дорога только в ад. Отступники не смутили Федота, он знал, что следующим летом наберет людей сколько надо, и после окончания промыслов заложил остов третьего коча. Пригодного для строительства леса было много, судно делали крепким и надежным, чтобы кроме товара и съестного припаса можно было взять на борт до двух десятков человек.

В то время как Михей Стадухин с беглыми казаками плыл к устью Индигирки, отряд Василия Власьева и Кирилла Коткина сухим путем шел к Верхнему колымскому зимовью, суда Федота Попова и Бессона Астафьева по большой, пенящейся водоворотами воде неслись к Нижнеколымскому острогу. Астафьевские промышленные люди возвращались с промыслов тоже на трех кочах.

На приказе сидел казак-первопроходец Втор Гаврилов. Челобитную с просьбой повторно отпустить на Погычу торгово-промысловую ватагу из шести кочей он принял благосклонно, но с усмешкой почесал косматый затылок, когда приказчики попросили отправить с ними государевым служилым того же Семена Дежнева. Еще по весеннему насту Дежнев вернулся с Алазеи с ясаком от тамошних юкагиров и четырьмя десятками своих соболей. Втор Гаврилов посочувствовал невезению товарища, но, как положено, взял с его добычи десятину. С простреленными ногами и рукой, с двумя рубцами на лбу, скрутившими кожу так, что выцветшие в цвет соломы брови задирались шалашиком, придавая лицу то ли удивление, то ли умиление тому, что до сих пор жив, Семен окончательно потерял веру в милость Божью. Еще в октябре, после прошлогоднего плавания, он подал Втору челобитную грамоту с просьбой отпустить на Русь. Приказный отнесся к ней с пониманием, но прошлогодний посул в сорок семь соболей был записан в окладную книгу, а после возвращения из неудавшегося похода взят не был. Приняв челобитную Попова и Астафьева, Втор стал уговаривать Семена еще раз попытать счастье.

— Что с того, что не повезло в прошлом году, нынче с Федоткой и Бессонкой просятся полсотни своеуженников и покрученников. Даст Бог, найдете богатые земли, государю послужите, себе что-то добудете.

Переминаясь с ноги на ногу, прерывисто и сипло набирая грудью воздух, Дежнев взглянул на товарища сквозь нависшие на глаза волосы, рассеянно пожевал и выплюнул рыжеватый ус.

— Я свое выслужил! Вернусь с тем, что Бог дал по грехам моим, построю дом…