Первопроходцы

Путешествие началось 15 мая 1849 года, едва только сошел лед на Лене. На Качугской пристани его участников ожидали три "повозка". [7]На первом шел Муравьев с супругой и мадемуазель Христиани. Здесь была столовая, в которой дважды в день — к завтраку и обеду — собиралась вся свита. Тут же стоял стол, за которым генерал работал и принимал доклады чиновников. На втором повозке разместились чиновники, топограф и лаборант-препаратор, на третьем — кухня с прислугой. Кроме 16 участников экспедиции, на повозках размещалось 30 нижних чинов, отправлявшихся в Охотск. Ими распоряжался В.В. Ваганов, и они составляли главную рабочую силу.

На остановках местные жители привозили рыбу, приходили приветствовать губернатора, вручать свои жалобы. Муравьев по пути ревизовал волостные правления, отложив ревизии Киренска, Олекминска и Якутска на обратный путь. Причем ревизии, как правило, не задерживали продвижение каравана, поскольку Николай Николаевич выезжал вперед на небольшой лодке, а затем таким же порядком догонял медленно плывущие повозки.

В Якутске задержались на трое суток. И то только затем, чтобы подготовиться к вьючному путешествию по Охотскому тракту. Путь лежал к Амгинской слободе, а оттуда по тропам и узким горным дорогам через горный перевал — к Охотску. И уже после первого двадцатипятиверстного перехода Екатерина Николаевна почувствовала себя настолько разбитой и уставшей, что отказывалась без отдыха ехать дальше. Последовало объяснение на французском языке, после которого Муравьев возвратился к каравану и распорядился отправить жену в сопровождении камердинера обратно в Якутск, где она вольна возвратиться в Иркутск или же ожидать его возвращения с Камчатки.

И едва была дана команда трогаться, как показалась заплаканная молодая генеральша и стала просить, чтобы ей помогли взобраться на лошадь. Муравьев рассчитал правильно, по-военному: уступи он один раз, такое продолжалось, быть может, каждый день, и все равно супруга не привыкла бы к тяготам путешествия; а тут, переборов себя раз-два, она в дальнейшем уже была весела и сама смеялась над своей слабостью. Испытать же пришлось многое — не только бездорожье, но еще разливы рек, проливные дожди и беспощадные нападения гнуса — мелких комаров, от которых не было никакого спасения, несмотря на различные приспособления и ухищрения.

25 июня генерал-губернатор прибыл в Охотский порт, где был встречен начальником порта И.В. Воилярлярским, командиром транспорта "Иртыш" капитаном второго ранга В.К. Поплонским, тем самым, который два года назад открыл залив Константина, другими офицерами и чиновниками. Порт произвел на Муравьева такое отвратительное впечатление, что он не стал тут долго задерживаться, разрешив своим спутникам лишь немного отдохнуть. А затем молебен, переселение на борт "Иртыша" и… неудачный выход в море. Охотск подтверждал свою дурную репутацию: "Иртыш" выбросило на бар. [8]Только 7 июля удалось, наконец, покинуть порт.

Переход на Камчатку также не был легким. Тихоход-транспорт еле справлялся с встречным ветром. Особенно трудным оказался переход по проливу между островами Онекотан и Парамушир, когда по выходе в Тихий океан едва избежали крушения у мыса Васильева. Тут же сумели оказать помощь французскому китобою, с которым вместе и добрались до Авачинской губы. "Я много видел портов в России и в Европе, — писал 7 августа Муравьев Перовскому, — но ничего подобного Авачинской губе не встречал. Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россиею, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но уж Авачинской губы она нам не отдаст и если б даже заплатила нам миллион фунтов за нее при заключении мира, то выручит его в самое короткое время от китобойства в Охотском и Беринговом морях. Англия, разумеется, никого не пустит в эти моря беспошлинно". Оснований для беспокойства было достаточно: и во время плавания на Камчатку, и особенно на обратном пути, вблизи Сахалина, Муравьев и его спутники видели часто иностранных китобоев.