Первопроходцы

У нивхов развита меновая торговля. Есть среди них и относительно богатые люди, правда, отличающиеся от своих сородичей лишь тем, что имеют чулан с товарами. Далее В.А. Римский-Корсаков говорит, что народ этот ничего не сеет и не держит никаких домашних животных, за исключением ездовых собак. Летом нивхи промышляют рыбу под юколу, оставляя запасы на зиму, осенью и весной бьют нерпу, а по первому снегу едут за соболем. По наблюдениям Воина Андреевича, они, будучи людьми общительными и смышлеными, легко усваивают русский язык. Мореплаватель полагал, что у нивхов нет никакой религии. Это мнение было ошибочным. Русские моряки попросту не имели достаточных возможностей наблюдать все ритуальные обряды нивхского населения, ознакомиться с их своеобразными и довольно сложными анимистическими представлениями. Все же Римский-Корсаков упоминает о так называемом празднике медведя, главном обрядовом празднике нивхов, связанном с их верованиями. "Есть, например, у гиляков и мангунов что-то похожее на уважение к медведю: в каждом селении есть несколько срубов, в которых живут пойманные медведи и кормятся за счет селения, но в весеннюю голодовку их обычно съедают без церемоний".

Если с нивхами Воин Андреевич встречался неоднократно и мог с ними близко познакомиться и общаться, то с южносахалинскими айнами знакомство оказалось более поверхностным. Мореплаватель отмечает поразительную несхожесть нивхского и айнского языков. Язык айнов в отличие от нивхского кажется очень благозвучным, плавным и мягким. "В образе жизни и занятиях они сходствуют с гиляками, но показались мне гораздо опрятнее, — писал В.А. Римский-Корсаков об айнах. — Они показались мне характером очень робки и смирны".

Вообще мореплаватель указывает на исключительную пестроту этнографической карты края, упоминая различные названия местных народов. Они соответствуют современным нанайцам, ульчам, орочам, удэхэ, эвенкам.

7 сентября шхуна снялась с якоря и продолжала свое плавание на север и опись берега. В девяти милях к северу от Дуй моряки заметили утесы глинистого сланца, почерневшие, особенно в тех местах, где видны были следы потоков и ручьев. Очевидно, ручьи проходили сквозь каменноугольные пласты. Мысом Уанда закончился гористый берег, и далее мореплаватели встретили иной пейзаж. "К северу Сахалин, насколько глаз хватает, — читаем мы у В.А. Римского-Корсакова — представляет ровную низменность, на которой, только вдали уже, по середине острова, синеют редкие прерывистые гористые кряжи — будто отдельные островки на горизонте". Растительность пошла чахлая, тундровая.

При приближении к мысу Лазарева Татарский пролив заметно сузился и стал мельче. Раза два киль стукнул о дно. Пришлось отдать якорь и тщательно промерять глубину вокруг, чтобы отыскать достаточный для шхуны фарватер. Мыс Лазарева, где берег материка наиболее близко подходил к острову Сахалин, прошли благополучно. Шхуна вошла в лиман Амура. Теперь предстояло исследовать самый сложный участок пути, считавшийся до сих пор недоступным для морских судов. Командир шхуны был охвачен волнением, размышляя над тем, какие еще сюрпризы преподнесет ему в ближайшие дни плавание. Его результаты должны оказать влияние на судьбу этого обширного и загадочного края.

В полдень В.А. Римский-Корсаков приказал бросить якорь и, пообедав, съехал на берег к нивхскому селению. Решил отвлечься от тревожных мыслей и пособирать бруснику.