Читаем Первопроходцы полностью

Ветеран-казак Р.К. Богданов, много служивший с Муравьевым, оставил любопытные воспоминания о том, как проводил свое время в походе деятельный генерал-губернатор: "Каждый день генерал вставал чуть заря, никогда никто его не будил, почти до солнечного восхода пил чай, больше на палубе, носил серую армейскую шинель, подбирая подол кверху, на пуговки, изображая из солдатской шинели сюртук. С орденом на шее или в петлице, любил орден за выслугу 25 лет. По выходе утром на палубу здоровался с каждым, спрашивал, была ли вчера каша. Утрами и вечерами, наипаче в дождливое время, ходил осматривать ближние ночлеги, как останавливаются и отчаливают сплавные суда отряда или осматривал луговые места…"

Обычно Николай Николаевич брал с собой кого-либо из сопровождавших его офицеров, чаще других Моллера, Хилковского и Венюкова. Если они простуживались после таких прогулок под дождем, а чаще всего это случалось с Моллером, Муравьев ехидно посмеивался над ними. Дальнейший распорядок Р.К. Богданов описывает так: "До 12 часов дня почти все время находился на палубе; после закуски отдыхал, не более часа, а затем опять выходил на палубу, здоровался и разговаривал с солдатами на баркасе или с теми, кого обгоняли из отряда… Обедал около 4 часов, а после обеда опять выходил на палубу". Как свидетельствует ветеран, Муравьев много плавал на лодке во время стоянок, ел солдатские щи и кашу с ржаными сухарями. Ложился спать позже всех, любил сидеть один в темноте на палубе. Примечателен характер взаимоотношений генерала с подчиненными, о котором Богданов рассказывает в таких словах: "Солдат любил, как братьев, а они его тоже любили и уважали, а с офицерами был грубоват, требовал благоразумия и энергии, наипаче с своих свитских. Терпеть не мог "точно так" и "не могу знать".

5 июня флотилия пришла к устью Уссури. Амур разливается здесь широко и разделяется на многочисленные протоки, в которых иногда становилось трудно разобраться. Муравьеву казалось, что где-то близко Мариинский ноет: по описаниям место было похоже. Во всяком случае, он думал, что до поста не более двухсот верст. Никаких карт этой части Амура еще не существовало. Ориентироваться приходилось по общей, генеральной карте Азии, весьма приблизительной и неточной. К тому же на беду налетевший 9 июня неожиданный штормовой ветер нарушил ритмичное продвижение экспедиции. Многие суденышки и плоты потопило или прибило к берегу, разбросало по протокам. Подмокли продукты и одежда, надо было сушиться, кое-что пришлось спасать. В общем, произошла непредвиденная двухсуточная остановка.

Муравьев был раздосадован. Чтобы не задерживать намеченную встречу с Невельским, он уже на следующий День, отдав необходимые распоряжения, ушел вперед на пароходе. Верстах в двадцати от места злосчастного происшествия встретили шлюпку, на которой оказался мичман Г.Д. Разградский, посланный Невельским навстречу каравану. Мичман вручил генералу письмо своего начальника, в котором тот убедительно просил сразу же выставить посты на устье Уссури и на устье Хунгари. Сообщал также, что он сам поднялся по Амуру на 500 верст от Мариинского поста, но тут его нагнал гонец с известием о прибытии в воды Дальнего Востока эскадры вице-адмирала Е.В. Путятина. Волей-неволей Геннадию Ивановичу пришлось возвращаться к океану.

Пришла очередь удивляться Муравьеву, узнавшему, что до Мариинского поста еще идти и идти. И он уже с пониманием читал дальнейшие строки письма, в которых откровенно звучало недовольство пионера амурской эпопеи медлительностью подготовки и хода сплава. Не удержался Геннадий Иванович и от почти что выговора генерал-губернатору: "Помня это (то есть желание как можно скорее все сделать и обещанные сроки прибытия к Мариинскому посту. — А.А.), я нарочно спешил встретить генерала выше городка Кизи (то есть Мариинского поста. — А.А.), где должны быть оставлены люди, тонул по горле в воде, оставил больную жену с ребенком…" Надо сказать, что положение в семье Невельского было действительно критическим: 2 апреля родилась дочь Ольга, а первенец, Катя, тяжело болела. Нездорова была и их мать. Он покидал Петровское с невеселыми думами, а тут пришлось тратить время на пустые ожидания…

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги