Первородный грех. Книга вторая

– Даже если с ней ничего не случится, она уже никогда к нам не вернется, Франческ. Мы потеряли ее. Давным-давно. Когда она была еще ребенком.

– Все равно однажды влюбится. Встретит хорошего человека и начнет с ним новую жизнь. Такова уж женская доля. Так что мы в любом случае потеряли бы ее.

Кончита задумалась.

– Когда в прошлом году Мерче приезжала с фронта, – наконец проговорила она, – мне показалось, что у нее там кто-то был. Кто-то, кто, возможно, погиб. У нее был такой вид… Но она так ничего и не сказала. Мне просто так показалось. А ты почувствовал это?

– У меня нет твоей интуиции, – устало произнес Франческ. – Я только заметил, что она выглядела измученной.

– Как ты думаешь, она все еще девственница? – спросила Кончита.

Он пожал плечами.

– Кто знает? Скоро ей стукнет двадцать один. Она стала настоящей красавицей. И однажды обязательно влюбится, – повторил он. – Ее молодость – это ее спасение. У нее достаточно сил, чтобы встретить грядущие перемены. Когда закончится война, у Мерседес еще вся жизнь будет впереди.

– Но столько крови пролилось… С обеих сторон. Столько ненависти…

– В Испании всегда жила ненависть. Что-что, а уж ненавидеть мы умеем.

– Тебя страшно слушать, Франческ. – Она поднялась и стала убирать со стола. – До войны Испания была прекрасной страной! Все зло от политики и от того, что раздали оружие босоногим оборванцам вроде тех выродков, что убили Матильду.

То же самое делали и армейские офицеры в начищенных до блеска кожаных сапогах, – сухо отозвался Франческ. – И те респектабельные господа, что так любят кататься в огромных лимузинах.

Вздохнув, Кончита вытерла стол. Затем сварила кофе на двоих, добавив в чашку мужа немного бренди.

Пока она управлялась с домашними делами, он принял ванну и, посвежевший и расслабившийся, теперь ждал ее в постели. Глубокие морщины, сильно старившие его, несколько разгладились, и он даже улыбнулся вошедшей в спальню Кончите.

– Ну, у тебя еще есть силы заняться любовью?

– Именно этот вопрос я как раз хотела задать тебе.

– Иди ко мне – сама убедишься.

Она задернула занавески и начала раздеваться. Франческ, потягивая кофе, наблюдал за ней. Его глаза потеплели.

В то время как годы неумолимо иссушали его плоть, формы Кончиты лишь становились более округлыми. Ей недавно исполнилось тридцать восемь лет. Она была женщиной в самом соку – грудь налилась, а прежде худые руки и ноги заметно пополнели.

Правда, ей было немного жаль своей утраченной девичьей фигуры. Но только немного. Ведь Франческ никогда не скрывал своих викторианских пристрастий к полнотелым женщинам, и Кончита инстинктивно чувствовала, что такой она нравится ему больше.

Как только она легла, он обнял ее и крепко прижал к себе. С легким стоном она уткнулась ему в плечо.

– Как хорошо, что ты снова дома. Я только и живу твоими приездами. Без тебя я ничто. Я люблю тебя, люблю.

Франческ ничего не сказал, только крепче стали его объятия. Он никогда не умел говорить нежности, а свои эмоции выражал иначе. Нежными были его поцелуи. Кончита сразу почувствовала, как он изголодался по ней. Ее рука скользнула вниз по его животу, пальцы обхватили вставший пенис.

– А ты тоже соскучился по мне? – прошептала она, сжимая его член.

Франческ застонал и жадно впился в нее губами. Они целовались с каким-то сумасшедшим отчаянием, словно старались отыграться за неделю одиночества и тревоги. Пышные груди жены приводили его в неописуемый восторг и возбуждали гораздо больше, чем когда ее фигура была стройной и изящной.

– Птичка моя маленькая, – охрипшим голосом с блаженством произнес он. – Пышечка моя любимая.

Франческ осторожно положил ладонь ей между ног, недвусмысленно ощутив, что она хочет и готова предаться любви. Он принялся ласкать шелковистые, увлажнившиеся складки вульвы, заставляя Кончиту выгибаться от удовольствия и все сильнее разжигая в ней безумную страсть. И вот наконец она не выдержала и, сев на него верхом, с легким вздохом наслаждения ввела в себя его упругий орган.

– О-о-о, как хорошо, – забормотала Кончита, опускаясь на мужа и упираясь руками ему в грудь. Ее глаза затуманились. Ее глаза… Словно два изумруда в обрамлении черных ресниц. – Как же мне хорошо… Боже, я так по тебе соскучилась!

Держа своими большими, сильными руками жену за талию, Франческ начал осторожно приподнимать и опускать ее. Кончита чувствовала, как двигается в ней его плоть.

– Как… хорошо, – шептала она. – Как хорошо… Она замолчала. Франческ продолжал покачивать ее, неотрывно глядя ей в глаза. По мере того как в ней росло чувство безграничного наслаждения, щеки Кончиты пылали все ярче. Он не мог выразить это словами, но такие моменты значили для него не меньше, чем сама жизнь. Он даже поклялся себе, что, когда кончится весь этот кошмар гражданской войны, он сделает так, чтобы у них было гораздо больше времени друг для друга, целый океан времени – и только они двое, и ничто не мешает…