Первородный грех. Книга вторая

Она подняла на него глаза, в которых застыла боль отчаяния. Сегодня ей снова пришлось пережить приступ мучительной ломки. Но этот приступ был даже страшнее, чем те, что терзали ее в первые дни. За завтраком ей сделалось плохо, потом ее вырвало, и в течение дня становилось все хуже и хуже. Она испытывала невыносимую боль и чувство какого-то животного ужаса; все тело покрылось гусиной кожей; волосы встали дыбом.

– Я больше не могу, – отбивая зубами дробь, простонала Иден.

– Ничего, потерпи, – сказал Джоул. Сегодня он побрился и надел чистые джинсы и тонкую футболку. У него были загорелые мускулистые руки. Казалось, от его кожи пахло солнечным светом. Там, наверху, в реальном мире, должно быть, стояла жара. А здесь, внизу, было невероятно холодно. Холоднее, чем в Арктике.

– Я хочу умереть, – прошептала она, кутаясь в одеяло. – Не хочу больше жить!

– Да перестань. Тебе не так уж и плохо.

– Тебе-то, мать твою, откуда это известно? – раздраженно бросила она.

– Ты поправишься. Только нужно поесть. – Джоул сел на краешек ее кровати. Иден инстинктивно отодвинулась. Он поднял с пола тарелку. – Давай-ка.

Она взглянула на яичницу с беконом и, закрыв глаза, отвернулась, чтобы не чувствовать вызывающего тошноту запаха.

– Господи. Убери это от меня.

– Но тебе необходимо питаться.

– Никогда больше не давай мне это дерьмо.

– Чем тебе не нравится яичница?

– От всей этой жареной отравы один только вред.

– Что это вдруг ты стала печься о своем здоровье? – устало произнес он и протянул ей пластмассовую вилку. – Брось, Иден. Поешь хоть немного.

– Да пошел ты! – Она выхватила у него из рук тарелку и изо всех сил швырнула ее в сторону. По цементной стене растекся желток. – Убирайся вон!

Его лицо посуровело.

– Что ж, значит, можешь обойтись без еды. Только потрудись убрать за собой. – Джоул поднялся.

Иден повернула к нему искаженное гримасой страдания лицо.

– Почему ты больше не приносишь мне таблеток?

– Тебе придется научиться обходиться без лекарств и без уколов, – бросил он, собираясь выходить.

– Подожди!

– Что еще?

– Сколько времени я уже здесь нахожусь? – жалобным голосом спросила она. – Я пыталась сама прикинуть, но у меня ничего не вышло.

– Не думай об этом.

– Ах не думать об этом? – Она принялась буравить его глазами. – У тебя есть собака? С собакой ты не стал бы так обращаться, верно? Я же схожу с ума! Этого ты добиваешься?

– Нет.

– Ни окон, ни книг, ни даже какого-нибудь вшивого журнала! – Теперь Иден уже кричала. – Тебе просто не понять, что значит сидеть на цепи в крохотной клетушке!

– Я знаю, что это такое, – спокойно сказал Джоул.

– Могу я получить хотя бы радио? Ну пожалуйста!

– Нет.

Ее лицо сделалось совсем несчастным.

– Тогда книгу?

– Нет.

– А газету, журнал, хоть что-нибудь…

– Нет. Ты не имеешь права ничего требовать.

– Ты не можешь так поступать со мной! – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Не можешь! Я больше не в силах это выдержать. Здесь ведь нет ничего, что хоть как-то могло бы отвлечь меня. Пожалуйста… – Она стала нервно теребить одеяло. – Умоляю тебя, ради Бога! Не оставляй меня здесь, словно я не человек, а какое-то животное!

– Что бы ты съела, если отказываешься от яичницы с беконом?

– Я не хочу ничего. Меня же от всего рвет, ты что, не видишь? – Она закрыла лицо руками. – О-о, черт! Ну принеси чего-нибудь свежего. Каких-нибудь фруктов. И все.

– Я скоро вернусь. – Он взялся за ручку двери.

– И хоть что-то почитать! – взмолилась Иден. – Любую дрянь!

– Я подумаю.

Джоул закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и обвел взглядом почти первозданную чистоту пустынных окрестностей. Ну и грязища же внизу!

Строго говоря, он думал об Иден не как о человеческой личности, способной мыслить, переживать, страдать, а как крестьянин думает о домашней скотине, за которой он должен ухаживать, не испытывая при этом никаких чувств.

Однако Джоул вовсе не хотел, чтобы она мучилась. И в построенной им каморке Иден вполне могла бы относительно нормально существовать, если бы не ее ломка, которой он никак не мог предвидеть. Так что в ее страданиях его вины не было. Она сама виновата.

И все же Иден была живым человеком.

Он даже сам удивился этому открытию.

Недаром его так шокировали ее болезнь, ее вспышки гнева, ее проявления чувств. Он просто не ожидал, что она окажется… живой. Нет. Никак не ожидал. Несмотря на то что продумал все до мелочей. Словно ожила одна из его скульптур.

Джоул поймал себя на мысли, что начинает беспокоиться о ней. Сколько еще продлится ее ломка?

Ему приходилось видеть наркоманов, пытавшихся преодолеть абстинентный синдром. Их трясло, ломало, они обливались потом, им казалось, что они сходят с ума. Но, как правило, через несколько дней симптомы ломки проходили. Однако потом они снова начинали колоться. Не все, но большинство из них. Челюсти дракона не желали легко расставаться со своими жертвами.

Но у Иден болезнь протекала гораздо дольше. Может быть, это из-за того, что она была слишком уж закоренелой наркоманкой. Или из-за ее истощенности…