Первородный грех

С того момента, как вместе с сержантом Роббинсом он прибыл сюда, пройдя через стоянку машин и поднявшись по железной лестнице в негромкую деловую суету участка, Дэниел все время был занят. Он устанавливал компьютеры, очищал столы для Дэлглиша, для себя и для Кейт, беседовал с помощником коронера об организации post mortem, подготавливал все для дальнейшего расследования и налаживал связь с лабораторией судебной медэкспертизы. Фотографии, сделанные на месте преступления, уже были прикреплены на доске для объявлений, их холодная бестеневая четкость, казалось, лишала снимки ужасающего содержания, превращая их в очередное упражнение в технике съемки. Дэниел успел также поговорить с лордом Стилгоу в отдельной палате Лондонской клиники. К счастью, последствия общего наркоза, нежная забота медсестер и непрекращающийся поток посетителей несколько отвлекли внимание лорда Стилгоу от убийства: он принял доклад Дэниела с удивительной невозмутимостью и вопреки ожиданиям не потребовал, чтобы Дэлглиш немедленно появился у его больничной койки. А еще Дэниел ввел в курс дела пресс-бюро столичной полиции, обрисовав картину происшедшего. Когда этот материал будет опубликован, им придется организовывать пресс-конференции и осуществлять связь с масс-медиа. Были кое-какие подробности, которые полиция не считала нужным разглашать, но странное использование змеи станет очень скоро, самое позднее — к завтрашнему утру, известно всем в Инносент-Хаусе, сразу же обойдет все лондонские издательства и в считанные часы окажется в газетах. Похоже, у пресс-бюро дел будет невпроворот.

Сзади к Дэниелу подошел Роббинс, явно приняв бездействие высшего по чину за сигнал к перерыву в работе.

— Интересно побывать здесь, верно? — сказал он. — Самый старый полицейский участок в Соединенном Королевстве.

— Если вам не терпится сообщить мне, что Речная полиция была создана в 1798 году, на тридцать один год раньше столпола, то я это знаю.

— Не знаю, видели ли вы их музей, сэр. Он устроен в плотницкой подсобке старой шлюпочной мастерской. Меня туда сводили, когда я учился на подготовительном в школе полиции. Интересные у них есть экспонаты. Ножные кандалы, например, полицейские абордажные сабли, старая полицейская форма, хирургический сундучок, старые протоколы — начала девятнадцатого века и отчеты о крушении «Принцессы Элис». Захватывающая коллекция.

— Может, именно это объясняет их не очень-то теплый прием. Может, они подозревают, что кураторы из столпола намерены прибрать к рукам эту коллекцию, или боятся, что мы стянем их бесценные экспонаты. Впрочем, мне нравятся их новые игрушки.

Внизу под ними река вдруг вспухла пенистым водоворотом. Два надувных, с жестким днищем, скоростных катера, ярко-оранжевых вперемежку с черным и серым, каждый с командой из двух человек на борту, одетых в флюоресцирующие зеленые куртки и защитные шлемы, заскользили по воде, словно опасные заводные игрушки для взрослых и, делая крутые виражи, чтобы обойти пришвартованные полицейские катера, с ревом помчались вниз по течению.

— Сидений у них нет, — проговорил Роббинс. — А эти цилиндры сзади… Ну, я бы сказал, все мышцы себе отсидишь. Как думаете, будет у нас время еще разок на музей взглянуть, сэр?

— Я бы на это не очень рассчитывал.

По мнению Дэниела, сержант Роббинс, пришедший в полицию прямо из «краснокирпичного» университета,^[85] после того как защитил там диплом и получил степень второго класса по истории, был таким хорошим парнем, что в это верилось с трудом. Он был самым настоящим образчиком любимого маменькиного сыночка: свежее молодое лицо, честолюбие без жестокости, приверженец методистской церкви, по слухам, помолвлен с девушкой из его же прихода. Несомненно, после добродетельной помолвки они поженятся и произведут на свет очаровательных детишек, которые в свое время пойдут в какие нужно школы, сдадут какие нужно экзамены, не причиняя огорчений родителям, и все кончится тем, что они станут вмешиваться в дела других людей — ради их же блага! — в качестве учителей, соцработников и даже, возможно, полицейских. Исходя из опыта самого Дэниела, Роббинс давно уже должен был подать в отставку, разочаровавшись в поведении «настоящих мужчин», так часто сводящемся просто к применению насилия, пав духом из-за неизбежных компромиссов и подтасовок, разочаровавшись, в конце концов, в самой работе, ежедневно поставляющей все новые свидетельства гнусных преступлений и бесчеловечного отношения человека к человеку. Оказалось, что Роббинса ничем не проймешь, он явно оставался таким же идеалистом, каким пришел. Дэниел думал, что у него есть какая-то тайная жизнь — у большинства людей так и бывает. Иначе жить просто невозможно. Однако Роббинс очень умело скрывал свои тайны. Дэниел считал, что министерство внутренних дел очень выиграло бы, если бы повозило Роббинса по стране, убеждая идеалистически настроенных выпускников средних школ в преимуществах полицейской службы.