Первородный грех

— Все может иметь к этому отношение, Кейт. Я собираюсь побеседовать с отцом Этьенна завтра утром. Клаудиа Этьенн отправилась сегодня перед вечером в Брадуэлл-он-Си, чтобы сообщить отцу печальную новость и спросить, согласится ли он встретиться со мной. Ночевать она там не останется. Я попросил ее встретить вас завтра утром в квартире Жерара Этьенна в Барбикане. Но самое главное — проверить все алиби, начиная с компаньонов и всех сотрудников издательства. Дэниел, вам с Роббинсом лучше взять на себя Эсме Карлинг. Выясните, куда она отправилась из магазина «Лучшие книги» в Кембридже. Десятого июля в Инносент-Хаусе был прием по поводу помолвки Жерара Этьенна. Нам нужно проверить список гостей и опросить присутствовавших. Вам понадобится бездна такта. Разумеется, основная линия опроса будет — не ходили ли они по зданию и не заметили ли чего-нибудь странного или подозрительного? Но главное внимание должно быть сконцентрировано на компаньонах. Видел ли кто-нибудь Клаудиу Этьенн и ее приятеля на реке и в какое время? Проверьте в больнице Святого Фомы, в какое время привезли Габриела Донтси и когда он уехал. Проверьте его алиби. Я завтра рано уеду в Брадуэлл-он-Си, но вернусь днем, еще до вечера. А сейчас, я думаю, мы закончили.

35

Вечер пятницы компаньоны провели каждый по отдельности. Стоя у кухонного стола, пытаясь собраться с силами и решить, чего бы поесть, Франсес раздумывала над тем, насколько это естественно. Вне стен Инносент-Хауса каждый из них жил своей, отдельной жизнью, и ей иногда казалось, что за пределами служебных кабинетов они сознательно старались отдалиться друг от друга, как бы стремясь подчеркнуть, что общего между ними мало — только работа. Они редко обсуждали свои общественные дела и встречи, и бывало, что на званом вечере у какого-нибудь издателя Франсес вдруг замечала гладко причесанную головку Клаудии, на миг мелькнувшую среди разгоряченных лиц других гостей, или, отправившись в театр со школьной подругой, неожиданно видела, как Габриел Донтси с трудом пробирается к своему креслу в предыдущем ряду. В таких случаях они обменивались вежливыми приветствиями, как подобает знакомым. Но сегодня она чувствовала, что держаться поодаль друг от друга их заставляет нечто более сильное, чем привычка, что на протяжении дня им становилось все более неприятно говорить о смерти Жерара, что искренность первых часов, проведенных вместе в закрытом конференц-зале, сменилась настороженным недоверием к вдруг возникшей близости.

У Джеймса, насколько она знала, выбора не было. Он должен был вернуться домой, к Руперту, и Франсес завидовала непреложности его обязательств. Она никогда не встречалась с его другом, он не приглашал ее к себе в дом с тех пор, как Руперт к нему переехал, и она часто задавалась вопросом, как же они там уживаются. Но по крайней мере у Джеймса было с кем разделить горечь этого дня, который, как теперь казалось, тянулся невероятно долго. По общему молчаливому согласию они рано ушли из Инносент-Хауса, и Франсес ждала, пока Клаудиа запирала парадное и включала охранную систему. Она тогда спросила: «Вы в порядке, Клаудиа? Вам не понадобится помощь?» — и сама поразилась бесполезности и банальности этого вопроса. Она спрашивала себя, не следует ли ей поехать к Клаудии домой, но боялась, что это будет воспринято как проявление слабости, как ее собственное желание не быть одной. И в конце концов у Клаудии ведь есть жених — если он и правда ее жених. Она скорее обратится за помощью к нему, а не к Франсес.

Клаудиа тогда ответила: «Все, чего я хочу в данный момент, это добраться домой и побыть в одиночестве». Потом спросила: «А вы как, Франсес? С вами все в порядке?»

Те же самые, ничего не значащие слова, тот же вопрос, на который невозможно ответить. Интересно, что бы сказала Клаудиа, если бы Франсес ответила: «Нет, со мной не все в порядке. И я не хочу быть одна. Побудьте со мной сегодня, Клаудиа. Я уложу вас в спальне для гостей».

Разумеется, она могла бы позвонить Габриелу. Как хотелось бы знать, что он сейчас делает, о чем думает там, в своей неуютной, скудно обставленной квартире ниже этажом. Он тоже спросил: «С вами все в порядке, Франсес? Позвоните мне, если вам не захочется быть наедине с собой». Жаль, что он не сказал: «Не возражаете, если я поднимусь к вам, Франсес? Не хочу быть один». А он возложил это бремя на нее. Позвонить ему значило бы признать свою слабость, потребность в его обществе, которая могла быть ему не так уж приятна. Что же такое таит в себе Инносент-Хаус, думала она, что мешает людям выразить свою человеческую потребность друг в друге или просто ответить добротой на доброту?