Первородный грех

— Так никого ж тут тогда не было, верно? А потом, это не мог быть никто из наших сотрудников. С чего бы вдруг кто-то захотел взять пылесос? Это ведь моя работа, а не ихняя. Я подумала было, может, кто из пришлых уборщиков брал, только это тоже странно — они со своим инструментом приходят.

— А пылесос был на своем обычном месте?

— На обычном. И шланг обернут крест-накрест, как я всегда делаю. Только установка другая.

— Еще что-нибудь в комнате вам не кажется необычным?

— Оконного шнура нету. Думаю, ваши ребята его с собой забрали. Он уже поизносился, разлохматился. Я сказала мистеру Донтси в понедельник, когда в дверь к нему голову просунула, что надо шнур заменить. А он ответил, что с Джорджем об этом поговорит. Джордж у нас на все руки мастер, он всякие работы в доме делает. У мистера Донтси в тот раз окно было наполовину открыто. Он всегда его так и держит, наполовину открытым. Он не очень-то обеспокоился, но, как я уже сказала, все равно обещал, что с Джорджем поговорит. А еще, видите, стол подвинут. Я никогда стол не двигаю, когда пыль здесь сметаю. Сами посмотрите — он дюйма на два вправо подвинут. Можно разглядеть почти что незаметную грязную полосу, где он раньше стоял. И магнитофона мистера Донтси нету. Тут раньше диван-кровать был, только его вынесли после того, как мисс Клементс с собой покончила. Тоже хорошенькое было дело. Целых две смерти в этой комнате, мистер Дэлглиш. Я так считаю, что пора ее насовсем запереть.

Прежде чем закончить с миссис Демери, Дэлглиш попросил ее никому ничего не говорить о том, как, по всей вероятности, был использован ее пылесос. Однако он не питал слишком больших надежд на то, что она сможет достаточно долго держать эту новость про себя.

Когда миссис Демери ушла, Дэниел спросил:

— Насколько надежны эти показания, сэр? Неужели она может и в самом деле отличить, давно убирали комнату или недавно? Это не просто игра ее воображения?

— Она же эксперт, Дэниел. И мисс Этьенн тоже отметила чистоту комнаты. Как призналась миссис Демери, полы ее не очень-то заботят. А здесь на полу совершенно нет пыли, даже в углах. Кто-то совсем недавно его пропылесосил, и это не была миссис Демери.

24

В конференц-зале четверо компаньонов все еще томились в ожидании. Габриел Донтси и Франсес Певерелл сидели за овальным столом рядом, но чуть отстранясь друг от друга. Де Уитт стоял у окна, прижав одну руку к стеклу, словно ища опоры. Клаудиа пристально изучала огромную копию картины Каналетто^[73] «Большой канал», висящую около двери. Великолепие этого зала как-то умаляло, делало более формальным бремя, легшее на плечи каждого из четверых, — бремя страха, горя, гнева, а может быть, и вины. Они словно участвовали в плохо поставленном спектакле, где на декорации потрачено целое состояние, но актеры — всего лишь любители, роли недоучены, движения неловки и дурно отрепетированы. Когда Дэлглиш и Кейт покинули зал, Франсес Певерелл сказала:

— Оставьте дверь открытой.

Де Уитт, ни слова не говоря, прошел к двери и оставил ее приоткрытой. Им всем необходимо было ощущать присутствие внешнего мира, слышать, пусть слабый и отдаленный, доносящийся лишь время от времени, звук людских голосов. Закрытая дверь слишком явно напоминала бы о пустом кресле в середине стола: она как будто ждала, чтобы Жерар Этьенн нетерпеливым шагом вошел в зал, а оно — чтобы сел на президентское место.

Не оборачиваясь, Клаудиа вдруг сказала:

— Жерару не нравилась эта картина. Он считал, что Каналетто вообще переоценивают. Что он пишет слишком точно, плоско, невыразительно. Жерар говорил, что легко может представить себе, как ученики аккуратненько пишут ему волны.

— Ему не Каналетто не нравился, — возразил Де Уитт, — а только эта картина. Он говорил, ему надоело постоянно объяснять посетителям, что это всего лишь копия.

Голос Франсес был едва слышен:

— Он терпеть ее не мог. Она напоминала ему о том, что дедушке в трудные времена пришлось продать оригинал, и всего за четвертую часть той суммы, которую за нее можно было взять.

— Нет, — твердо возразила Клаудиа. — Он терпеть не мог Каналетто.

Де Уитт медленно отошел от окна.

— Полицейские не торопятся, — сказал он. — Представляю себе, как миссис Демери наслаждается, изображая из себя уборщицу-кокни,^[74] добродушную, но острую на язычок. Надеюсь, коммандер это оценит.

Клаудиа оторвалась от скрупулезного изучения полотна Каналетто.

— Поскольку она на самом деле уборщица-кокни, вряд ли можно сказать, что она «изображает из себя». Однако она и правда порой слишком много болтает, когда волнуется. Нам надо постараться этого не делать. Не слишком много болтать. Не сообщать полиции ничего такого, что им нет нужды знать.

— Что конкретно вы имеете в виду? — спросил Де Уитт.

— То, что мы не вполне были согласны в вопросе о будущем издательства. Полицейские мыслят устоявшимися клише. Поскольку действия преступников клишированы, возможно, такое мышление и есть сильная сторона полиции.