Первостепь

Странным путём несут его ноги. Мимо шалашей горных братьев. Не все гости пляшут. В одном шалаше раздаются любовные стоны. Такие громкие стоны, что Режущему Бивню даже не верится, может ли человек столь неистовствовать. Но голос женщины ему знаком. Липовая Ветка, у которой ещё нету мужа, соблюдает обычай гостеприимства. Кричит от любовной неги столь рьяно, что теперь, наверное, все мужчины будут знать про её бешеную страсть на супружеском ложе. Даже огромная носорожиха так не фырчит, хотя носороги совокупляются дольше любого зверя и всякого человека.

Режущий Бивень вдруг замечает, что невольно остановился, заслушавшись звуками из шалаша. В темноте поблескивают глаза любопытных мальчишек, не он один здесь подслушивает. Ему становится стыдно, нелепо он тут оказался, ему нужно просто пройти к своему чуму, не обращая никакого внимания на чужие дела.

Но стоны Липовой Ветки застряли в его ушах. Влились расплавленным воском и затвердели. Ему всю дорогу мерещится, как она сидит сверху, как она дёргается вверх-вниз с быстротой любящего льва. Женщина-лев.

Режущий Бивень забирается в свой чум, заваливается на травяную лежанку. Никак ему не избавиться от чужих стонов в ушах. Словно коварные духи специально приносят их через всё стойбище в его жилище, чтоб посмеяться. Запускают внутрь чума, и теперь со всех сторон пляшет придыханье: «а-аах». Пляшет и пляшет. Будто Липовая Ветка сгорает в любовном огне прямо на ложе забывшего вкус женщины. Но ведь здесь её нет!

Режущий Бивень выскакивает из жилища. Он больше не вытерпит одиночества. Ему нет дела, что траур ещё не закончился, ему нет дела, что она ещё не очистилась от родовой скверны. Если он скажет, что так решил её муж, что он поклялся Там – она никогда не посмеет перечить. И пускай потом рассуждают о непотребстве, пускай… Большеглазый Сыч ведь этого хотел, он исполнит своё обещание, куда ему деться! Ему нужна женщина. Он хочет тёплого ложа. Просто тёплого ложа. Просто касаться друг друга. Быть вместе. Рядом с другой теплотой. О чём-то шептать…

Только нельзя много думать, когда что-то делаешь. Ведь опять он идёт не самым кратким путём. Может быть, специально, чтобы одуматься. Ведь с каждым лишним шагом его решительность ослабевает.

Летняя Роса стоит перед своим чумом и загадочно улыбается. Будто ждёт гостя. Но как она может ждать? Режущий Бивень совсем замедлил шаги. Если б она его не заметила, он бы свернул. Непременно свернул. Но теперь поздно. Он подошёл слишком близко.

Вдова без накидки. Должно быть, недавно кормила младенца. У неё пухлые пышные груди, красивые, как и глаза. Она – хорошая мать, она красивая… Он, однако, должен что-то сказать, потому что нелепо так пялиться. Зря он пришёл…

– Охотник видел твоего мужа. У него всё хорошо в Верхнем мире.

Слов больше нет. Почему она улыбается?.. Рада, что всё хорошо у её мужа… или чему-то другому… Чему? Режущий Бивень вдруг представляет её на своём ложе, эти пышные груди, эти набухшие соски, как они трутся о его кожу, как зудяще ласкают… Он делает шаг, ещё шаг поближе, хочет даже дотронуться до груди, потрогать пальцем, хочет – но в чуме заплакал ребёнок, чужой ребёнок… или его? Летняя Роса улыбается, словно не слышит плача своего ребёнка, наверное, в чуме находится её мать, она покачает… Старушечье лицо и впрямь высовывается из чума и с недоумением взирает на странного гостя. Конечно, не сможет войти Режущий Бивень. Конечно, никак. Не сейчас. Он вдруг улыбается тоже – и пускай пялится старуха. Ему всё равно. Он уходит.

Опять он куда-то идёт не туда. Просто лёгкие ноги сами несут. Несут. Но куда? Будто он и не знает… На пути уже стоит девочка, показалась откуда-то – и улыбка охотника прячется сама по себе.

Маковый Лепесток не сходит с дороги. Он мог бы сам её обойти – но негоже мужчине уступать путь ребёнку. Почему она не любуется танцами? Пусть бы училась плясать вместе с другими… Снова она…

– Режущий Бивень! Если охотник испугался, что Маковый Лепесток будет жадной, как её мать…Она не будет такой! У неё другая душа. Скажи, отчего передумал… Не может охотник менять своих решений. Скажи…

Она запинается… всё равно она лучше вдовы. Всё равно. И она знает. Всё она знает. Всё-всё. Если б он мог сейчас сгрести её в охапку и утащить на своё хладное ложе. Если б он мог. Но ему даже нечего ей ответить. Ни слова. Просто обойти стороной. Он обходит, и ноги уже повернули в другом направлении, ноги уводят его прочь ото всех. Почти ото всех. Но не от себя. От девочки и от Летней Росы. Пускай девочка подрастает для кого-то другого. Пускай вдова кормит спокойно младенца. Он не станет её осквернять. Не ударится в непотребство. Не ошеломит старуху…

Маковый Лепесток кричит ему в спину, что никогда не станет наряжаться, как её отец. Ловко она подкараулила. Ловко. И он сам подошёл. Он ведь тоже искал её. Но уже поздно. Он не слышит обиженных слов.