Первозимок

Шебуршанье там или кашель, храп - это все привычно, этим нашего брата не разбудишь. А тут прислушался я и сам себе не поверил: «Мур-мур... Мур-мур...» Кошка!.. Откуда она взялась?! Открываю глаза. В первоклассном погребе нашем, за отсутствием окон, коптила сделанная из гильзы горелка.

И она - кошка то есть, а не горелка - примостилась на дерюжке между мной и Сашкой Лисогоровым. Свернулась так это, хвост, лапки поджала, мурлычет в собственное удовольствие да глаза щурит. Сама белая вся, а на спине - два черных пятнышка по бокам. Кисонька, да и только - каких детям на картинках рисуют.

Сашка вскинулся почти следом за мной и только глянул круглыми глазами - цап эту кошечку себе, уселся, начал улюлюкать:

«Муреночек! Ты-то как попала сюда?! - Поглаживает ее. - Мурка-Мурка, теперь и тебе, наверное, стало жить негде?.. Сгорел ведь хозяйский дом-то...»

Эта Мурка всех разбудила.

И Сечкин, помкомвзвода наш, как услышал последние Сашкины слова, тут же вмешался, подтвердил:

«Это ты верно - насчет дома!.. - А Сечкин был у нас самым грамотным, с десятилеткой, так что не верить ему нельзя было. Разъяснил: - Кошка отличается от других животных. Собака, например, к человеку привыкает - хоть на край света за ним: куда хозяин - туда она. А кошка привыкает к дому в сто раз больше, чем к хозяевам. Дом сгорел - и она, значит, в погреб! Тем более что тепло здесь почуяла...»

«А кошка гладкая, сытая!.. - заметил Сашка. - Чем же она питается без хозяев? Поди, уже больше месяца, как деревня выгорела и люди куда-то подевались...»

Этот вопрос всех заинтересовал. Но раньше ефрейтора Тольки Гамова никто высказаться не успел. Гамов у нас вообще терпеть не мог, чтобы первое слово да вдруг оказалось бы не за ним.

«А мыши на что?» - знающе отрубил Сашке. «Верно, - согласился помкомвзвода. - По осени мышей всегда много, а теперь они по подвалам небось шуруют...»

«А может, она мышей не ест, - возразил кто-то в пику Гамову. - Может, она только рыбой питается?» Но тот спорить не стал, быстро согласился: «Вполне возможно!.. И ничего удивительного. Я даже один случай знаю: кошка щук ловила и своих хозяев ухой подкармливала!»

«Чем ловила? - спрашивают его. - Удочкой ила подолом?»

«А это смотря какая щука и как удобней...» В общем, пошел у нас разговор в таком духе. Кто бывальщину гнет, кто небывальщину, как мы сейчас.

А кошка знай себе мурлычет на Сашкиных руках и аж поджимается вся, когда он гладит ее...

Но тут объявили уже общий подъем, завтрак, и начался очередной день войны.

Про кошку мы за день и не вспомнили. Только вечером хватились. Вернее, хватился первым, конечно, Сашка Лисогоров - только заскочил в подвал, только чиркнул спичкой, чтобы зажечь нашу боевую коптилку: «Где Мурка моя?..»

А у самого глаза вдруг жалобные - ну, совсем пацан, ребенок еще. А ведь пороху с нами понюхал уже немало.

Мы - туда, сюда: кошки нет.

Загоревал Сашка, даже скрыть не может - разволновался.

Ефрейтор Гамов, чтобы утешить, аж поклялся ему и крест на себя наложил - в доказательство, что видел ее в сумерках:

«Пошла позиции наши проверять!»

Но Сашка теперь все же наверняка плохо спал бы ночью - от такой утраты... И мне, как легли, спать не давал, допытывался, чем не угодили мы ей? В погребе тепло и не очень сыро. Накурено, правда, хоть топор вешай. Но ведь люди-то терпят, дышат... А она что закапризничала? Война ведь...

Наверное, где-то уж к рассвету близко только и надумал Сашка смежить свои глаза, когда я уже раз в четвертый или пятый засыпать начал.

Но в этот четвертый или пятый раз уснуть мне не удалось, потому как слышу опять не то что-то:

«Мяу...» - И будто коготками по лестнице поскребывает.

Схватились мы оба, глядим в творило, а оттуда на нас два зеленых огонька зыркают.

Мяучит кошка, а прыгнуть в наше стратегическое или тактическое задымление боится.

Сашка ближе к творилу, и та ему скок на плечо.

От радости вояка наш забыл про всех - давай смеяться и улюлюкать снова.

Я прицыкнул:

«Спать ребятам не даешь! Самый что ни на есть сон - под утро!»

Но все уже опять, как по команде, проснулись, и никто, кроме меня, на Сашку не цыкнул: все-таки необычность у нас - кошка на передовой!

То далеко, то близко резкие, до звона в перепонках, взрывы мин, автоматное стрекотанье, хлопки зенитных разрывов под облаками - все это уже обычно. А кошка - событие.

Сашка, довольный, будто его пряником угостили, поглаживает ее по спинке, за ушами почесывает, вдруг:

«Стойте!.. - и сам затих: пальцами вокруг ее шеи перебирает. - Что это у нее?.. Клещ, что ли, впился? - у нас спрашивает. И сам же отвечает: - Нет! Здесь что-то подвязано. Нитка и вроде шарик... Или палочка...» Сразу Сечкин вмешался - командир все-таки: «А ну, давай сюда!.. - Осмотрел. - Так и есть: нитка... Штуковина какая-то...»

Тут он осторожно перервал нитку, и на ладони его сверкнул махонький бронзовый пистончик.

«Братцы! - обрадовался Гамов. - Это ж Сашкина Мурка губы красит! Значит, на свидание бегала!.. Давайте гнать ее отсюда!»

Кто-то возразил, что губной помады в таких маленьких пистончиках не бывает.