Первые гадости

— В коммуналке такое невозможно, — отвечал глубокий старик. — Я уйду из жизни как освободитель жилплощади…

Философские же темы обычно начинал Макар Евграфович. Окинув взглядом комнату, он после минутной паузы заводил ни с того ни с сего:

— Бог создал сущее, а человек из этого сущего создал вещи и стал относиться к ним как к родственникам, из ощущения, что и сам он производное от Бога. К тем вещам, которые необходимы человеку постоянно, он относится как к близким родственникам; к тем, которые изредка, — как к дальним; а к тем, которые не нужны, или он сделал и отдал другим пользоваться — как к седьмой воде на киселе и двоюродному плетню.

— Вещизм — это какая степень родства? — спрашивал Аркадий.

— Это не степень, это любовь бедного родственника к богатому.

— А по-моему, вещизм — это пережиток родового строя: когда вещей мало и все они родственники, без которых погибнешь в сиротском доме…

Или Макар Евграфович устраивал мини-диспут:

— Если вначале было Слово и Слово было Бог, то как же Бог сумел произнести самого себя? — спрашивал он.

— Я тоже никогда не видел говорящих слов, — отвечал Аркадий, — но там написано: Вначале было Слово, и Слово было у Бога.

— Если вначале было Слово, значит, Бога еще не было, — констатировал дворник. — Сойдемся на таком варианте: Вначале было Слово к Богу. Но какое же это было Слово?

— Конечно, «мама»! Какое же еще? А потом слово «мама» вышло замуж за Бога, и у них народилось обширное лексическое потомство из слов-красавиц, слов-красавцев, слов-кретинов и слов-уродов.

В апреле Аркадий встретил на улице Никиту. Десятое яйцо, наученный дрессированной собакой из уголка Дурова, сразу притворился мертвым, потому что помнил про паспорт и не знал, как себя повести, но, уловив миролюбие Аркадия, ожил и даже рассказал, что безответно влюбился в девушку со стальными зубами из «Овощи-фрукты» напротив. Стараясь заглушить любовную тоску, Десятое яйцо ходил по свалкам, наплевав на работу фасовщика, и собирал старые доски, из которых вытаскивал гвозди, распрямлял их молотком и складывал в коробочку.

— Мне главное — руки занять, — пожаловался он Аркадию, — тогда и душа не болит.

— А может, у тебя и нет ничего за душой сокровенного? — спросил Аркадий.

— Ну и ладно, — сказал Никита. — Как-нибудь и безо всего проживу в тишине и покое.

— Победу не встречал? — спросил Аркадий.

— А зачем она тебе? — спросил Десятое яйцо. — Мало, что ли, по морде съездила?

— Она нашла во мне человека в виде животного, а я хочу, чтобы во мне нашли человека в виде абстрактного разума. — Аркадий нарочно так заумно сказал, чтобы Десятое яйцо ничего не понял и чтобы поскорей с ним расстаться.

Но о встрече он рассказал Макару Евграфовичу.

— Все-таки у вас есть общее, — решил глубокий старик. — Один глуп, как индийский фильм, а другой наивен, как герой индийского кинематографа…

Ну, что за бес вселяется в девушек с первой любовью? Казалось бы, жили себе, безукоризненно выполняя распорядок дня, и бац! — влюбились! Забыты «прыгалки», брошен кружок рукоделия, вынянченная кукла задрала ноги под кроватью, остался только ОН — он, который краше киноартиста, сильнее спортсмена-чемпиона и голосистее рок-певца.

Вот и Победа, всегда равнодушная к чужому горю, как могильщик, от пощечин, залепленных Аркадию, совсем потеряла голову: стала доброй, словно детский врач, и, проходя мимо церкви, кормила милостыней нищих. Часто ей мерещился Аркадий, и Победа думала: «Если сейчас не подойдет и не попросит прощения, то это не он». Но не подходил и не просил, но это и был не Аркадий.

А девушки по весне гуляли чистенькие, ухоженные, просто картинки из журнала. Одна Победа шлепала по лужам вся в грязи по уши и бормотала: «Они еще дуры, а я уже всерьез влюблена. Вот что натворил поцелуй Аркадия!»

Но тут ей приснилось, будто она пришла к Аркадию объясняться в любви, а он ее выслушал и сказал: «Иди в задницу!» — «Милый, — ответила во сне Победа, — ради тебя хоть на край света!»

Девушка чувствовала, что сходит с ума от любви, и, спасая саму себя, она переоделась пенсионером-киоскером и села в будке ждать Аркадия, который по утрам покупал газету «Комсомольская правда», чтобы выглядеть лояльным и потому что в школе был заместителем комсомольского секретаря.

— А сдачи я не дам! — сказала Победа утробным голосом, надеясь привлечь внимание Аркадия.

Но задумчивый юноша пробурчал:

— Какие могут быть шутки в товарно-денежных отношениях! — сам взял медь из блюдечка и ушел.

Победа только успела дотронуться до его руки, а потом весь день держала ладонь у глаз и спрашивала:

— Неужели вы, пальчики, трогали Аркадия? В самом деле вы такие счастливые? Ах, вещий сон! Ах, Аркадий, Аркадий! На кого ты меня поменял? Конечно, Сени красивая, как секретарша, зато плоская, как первая пионерка. А я хороша, как самая спящая красавица, а милый мой — как хрустальный гробик, в котором я лежу. И вот из-под меня внаглую какая-то секретарша-пионерка среди бела дня стянула гроб! Тут любая заголосит и пощечин надает!