Первые коршуны

В это время в светлицу вошла пани цехмейстрова в сопровождении молодой дивчины, несшей на серебряном подносе большой позлотистый жбан и такой же кубок.

— А что там случилось, Богдано? — обратилась она к дочери, указывая дивчине жестом, как расставить все на столе.

— Да вот новая притычина, мамо! — ответила Богдана. — Семен говорит, что ему сказали во дворе Балыки, будто пан войт с няней и с Галиной уехал куда-то со двора светом.

— Уехал? Да постойте, может, он никуда и не уезжал, — произнесла живо пани цехмейстрова, — может, он приказал так говорить слугам, чтобы тебя к Галине не допустить.

— А откуда ж бы он, паниматко, узнал, что я прибыл в Киев? — возразил Семен. — Ведь я только сегодня утром въехал в город, бо вчера опоздали и ночевали за Мийской брамой в корчме.

— Ну, откуда узнал! Видел тебя кто-нибудь хоть там, хоть раньше рассказал… Мало ли чего не случается. Вот ты, Богдане, лучше сбегай сейчас к пану войту да разузнай обо всем…

— И то правда! — вскрикнула весело Богдана.

— А мы тем часом подзакусим да выпьем добрый кубок меду, — продолжала пани цехмейстрова.

— Спасибо, спасибо, паниматко, за вашу ласку, — ответил Семен, — и тебе, Богдано, спасибо; только ты не барись и ей, Галине, скажи, что…

— Знаю, знаю что, — перебила его с лукавой улыбкой Богдана и, набросивши на плечи аксамитный байбарак и шелковый платок, весело выпорхнула из светлицы.

Пани Мачоха, несмотря на возражения Семена, усадила его за стол и начала угощать всеми произведениями своего кулинарного искусства, подливая усердно в кубок мед. Она засыпала своего гостя всевозможными вопросами относительно его житья-бытья в чужих краях и хитрого обмана, который устроил над ним Ходыка.

Рассеянно отвечал Семен на ее вопросы: сердце его билось неспокойно, тревожные мысли перебегали в голове; какое-то страшное предчувствие закрадывалось в душу… Каждую минуту оглядывался он на двери в ожидании увидеть Богдану, а время шло, и Богдана все еще не возвращалась назад. Так прошел час; но Семену он показался целым годом. Наконец раздался тихий стук, двери отворились, и в комнату вошла Богдана.

Уже по лицу ее, взволнованному, возбужденному, и пани Мачоха, и Семен догадались сразу, что во дворе Балыки произошло что-то необычайное.

— Ну что, уехали? Нет? — произнесли они разом, подымаясь с мест навстречу Богдане.

— Уехали, — ответила Богдана, — я и в доме была, нету.

— Куда ж уехали? Зачем?

— Никто не знает; раптом как-то случилось все, да так таемно, что и челядь вся ничего не разберет. Воротарь рассказал мне, что еще до света пан войт вышел куда-то из дому, а потом через годыну возвратился домой; возвратился пешком, но слышно было, что за углом остановились кони. Вошел пан войт во двор и приказал ему, воротарю, не ложиться, а подождать; а через полчаса вышел он опять, а за ним Галя и нянька, пошли за угол, и слышно было, как щелкнул бич и затарахтели колеса.

— Колеса? — изумилась пани цехмейстрова.

— Так, колеса… А чьи, говорит, лошади, чей повоз, он не мог рассмотреть, потому что было рано, только что еще начало благословляться. Только войтовы кони все на конюшне; я и на конюшню ходила… и правда: и все кони, и все колясы, и все сани дома.

По мере того как говорила Богдана, лицо Семена принимало все более и более встревоженное выражение.

— Что ж это значит? Куда они увезли ее? — произнес он задыхающимся от волнения голосом, переводя растерянный взгляд с Богданы на пани Мачоху.

— Да ты постой, постой, сыну, — попробовала было успокоить Семена пани цехмейстрова, хотя у ней самой при сообщении Богданы заныло мучительно сердце, — может, они поехали в Печеры? Там, в Вознесенском, игуменья, тетка Галины, а Галя давно хотела съездить к ней.

— Нет, мамо, это не то, — перебила ее серьезно Богдана. — Галя и сама просилась туда у батька, и меня, и няню подсылала к пану войту с тем же; так пан Балыка об этом и слышать не хотел, а в последний раз наказал ей, чтобы она о том и думать не смела, потому что он скорее убьет ее своей власной рукой, чем отпустит в монастырь.

При этих словах Богданы быстрая и яркая, как молния, мысль прорезала вдруг весь мозг Семена.

— Боже мой! — вскрикнул он вне себя от ужаса. — Так, значит, они повезли ее венчаться?

Обе женщины стояли перед ним молча, потупив в землю глаза.

VIII

Охваченный ужасом потери дорогой девушки, вышел Мелешкевич из приветливого домика семьи Мачох и направился бесцельно по улицам Подола… Куда теперь идти, к кому обратиться за радой, где искать? Он не знал, да, кажись, в первые минуты и не думал об этом. Ее нет, ее увезли, упрятали, опутают новым обманом, а то и заклюют, а без нее — ему целый свет пустыня! Вот что кричало внутри его, и он торопливо шел, поворачивая из одного переулка в другой, кружась и возвращаясь назад, словно челнок без руля в непогоду; он не интересовался даже взглянуть, какие перемены произошли в родном городе за время его отсутствия.