Первые ласточки

Теперь Елення, как делегатка, уже без Сандры шефствовала над семьей Сеньки Германца. Гаддя-Парасся вновь жила на старом месте, у Сеньки. Она ждала приезда нового председателя Биасин-Гала, чтобы получить квартиру. У Германца полон дом жильцов — взрослых и детей. Елення навестила их несколько раз, но без председателя не могла придумать ничего.

Настала пора сенокоса, и Елення пропадала весь день на покосе. И Сенька ставил сено, забрав в лодчонку трех дочерей — Анку, Нюрку и Нюську и, конечно, Верку-Ичмонь.

— Вот беда еще с этим Германцем. — Елення спускалась по взвозу, несла гребь на плече и лукошко с дневным пропитанием. Все остальное у них находилось на покосе — и косы-горбушки, и вилы-грабли, и чайник-котел, и кружки-ложки — все спрятано под сеном.

Елення казалась ниже ростом, одетая, как и все косари, в замотанную вокруг головы шаль, в кофту с подкладом, в подпоясанный многослойный сарафан и в бахилы. Она шла ровным шагом, а мысли ее были сбивчивые, беспокойные, приходится думать о людях, заботиться. Ей доверено многое, и она это понимает.

— Что делать с той семейкой? Бегай-беспокойся за Парассю…

Марьэ, старшая дочь Насты, русоволосая и круглолицая, сказала:

— Нянчиться нечего… — И зевнула. Она не выспалась.

— Усни, доченька, пока едем в лодке, — Наста завершала шествие.

— Поспи, племянница. Ты настоящая помощница, — вздохнула Елення. — А моя Февра в тундру уехала! Беспокоюсь за нее.

— Сами отпустили. Сейчас косили бы с ней вместе, — улыбнулась племянница и снова зевнула.

— Не беспокойся, Елення! Племянница вернется жива-здорова! Выручили маму мою, Эдэ. — Малань, приложив руку козырьком, засмотрелась вдаль на тихую, чуть туманную Обь, над которой только-только начало всходить солнце.

Конец августа. Заметно укоротились дни, ночи почти темны и прохладны, а утра туманны. Участились утренники, лужицы подергивались звонким ледком. Цветы пожухли, но сенокос еще не кончился.

Каждый день в раннюю утреннюю пору отплывали от села вверх и вниз порожние лодки, а поздно вечером, груженные зеленой травой или свежим сеном, возвращались обратно. Так устроена жизнь — надо торопиться, чтобы запастись кормом для скота, пока не появились «белые комары».

Наста, Елення и Малань отчалили от берега и направились вниз, наискосок за Малую Обь, а там пешком по грязи перевалить около версты ко второй лодке и переправиться на покос через речку Аспуг-Обь. Она неширокая, но богатая в эту пору скатывающейся рыбой — промышляют там сетями-важанами. Наста и Елення гребут, Малань правит лодкой, все клюют носами, а Марьэ устроилась на дне лодки и спит.

Спали в эту рань и оставшиеся домовничать старушки Анн и Эдэ. Она приехала из чума к Ярасиму и осталась летовать.

Когда стало светло, они поднялись — им хватало забот и хлопот управляться с ребятишками и скотом. Целыми днями, особенно дождливыми, стоит шум и рев ребятишек. В такую погоду приходилось детей постарше выгонять в соседнюю Еленнину избу, чтобы малыши могли спокойно поспать…

А сегодня день хороший, солнечный и даже теплый, не будут дома ребятишки — разбегутся туда-сюда.

Дождавшись, когда встали все дети и поели, Эдэ сказала старшим:

— Сходите по ягоды. Я соскучилась по голубике да бруснике. И морошки можно. Они поспели уже давно. А нам, старушкам, недосуг. Да и старый человек, что заезженный олень. Толку-то от нас…

— Во-во. Возьмите лукошки али банки и айдате. — Анн кормила двухлетнего внука Федула молоком, в котором размочены кусочки хлеба. — Слава Богу, день сегодня ладный.

— Я пойду по ягоды и грибы, — изъявил желание Федюнька.

— И мы тоже!.. — послышались девчоночьи голоса. Девочки ринулись гурьбой искать лукошки.

А Илька запечалился — ему теперь не подойти на костылях к Югану — грязь кругом. Надо, выходит, опять ловить удочкой щуругаев.

— Придется ловить! — вздохнул Илька, сидя на скамье напротив бабушки Анн. — Но не сейчас — надо сначала придумать хорошую приманку для щучек.

Старуха Анн тоже вздохнула:

— Ох-хо-хо! Тебе, коньэрэй, что остается делать? Ловить хоть щуругаев. И кошки будут сыты, и мы изжарим для себя.

— Хоть рыбки поедим, коли нет оленины, — сказала Эдэ, тоже кормя Груню молоком с хлебом из кружки.

2

К полудню, когда ребята разошлись из дому, старухи решили выйти на улицу и посидеть-погреться на солнышке. Малышей одели в легкие малицы, чтоб взять с собой.

— Мы пойдем на ульку? — спросила малышка Груня бабушку.

— Конечно, на улицу. — Эдэ накинула шаль. — Ты хорошо стала говорить.

— А вот у меня внук Федул и чуть старше Груни, а не говорит ведь до сей поры. — Старуха Анн неторопливо одевала внука. — Все понимает, а говорит только: вав, вав… Вавлё, что ль, хочет сказать, — она засмеялась.

Эдэ удивленно посмотрела на Анн:

— Вавлё?! Он разве известен и здесь? Вот чудеса! Мы думали, рассказывают лишь пастухи за Камнем о Вавлё.

— Да ведь Вавлё-то был схвачен в Обдорске, — отвечала Анн. — Давно это было… Ну, пошлите на улицу, там наговоримся…

Старушки вышли и сели на завалинке старого дома на солнечной стороне. А малыши увидели возле крыльца густую, еще зеленую травку и кинулись к ней.