«Наверно, не видать отсюда. Должны быть в колонне пионеров и школьников», — мелькнуло у него в голове.
Увидел недалеко Еленню с Настой и Гаддя-Парассей, пришли уже. И Февра с Марьэй, конечно, уже здесь, с молодежью.
Гриш посмотрел на алое полотнище, как треплет его ветер. Надо держать крепко, когда они начнут шагать и будут петь. Вчера после торжественного заседания хорошо спели «Интернационал».
А Илька сидел на нарточке в колонне пионеров — готовились тащить его целой оравой. Люська была одета по-русски, в стеганое пальто, оно было распахнуто, и на груди ее виднелся красный галстук. Остальные все в малицах и поневоле спрятали галстуки.
Вечка и Вылка ходили деловито от колонны к колонне, урезонивая непослушных ребят, и наконец догадались — позвали Сергея Сергеевича из ведущей группы и успокоились. Пошли, чтобы доложить парторгу Будилову и председателю Биасин-Галу, что можно начинать.
— К демонстрации готовы! — отчеканил Вечка и, получив разрешение, выстрелил вверх холостыми из нагана.
Только этого и ожидал хитрый Вылка — у него с комсомольцами был приготовлен сюрприз. Не успели сделать шаг вперед из первой колонны, как раздались выстрелы за стайкой Сеньки Германца. Потом еще и еще…
Что тут началось! Народ вздрогнул, заволновался, а Сенька отпрянул от ворот и стал испуганно смотреть назад.
— Что такое?! — рявкнул Будилов, одетый по-русски.
— Кто стреляет?! — закричал и Биасин-Гал.
Вылка, улыбаясь, пояснил:
— Это мы, комсомольцы, сварганили! Вон как палят в честь Октября! Холостыми!.. А что — нельзя разве?
— С ума сошли!.. — Будилов был готов ринуться к стреляющим. — Остановить!..
— Может, кто в стайке!..
Биасин-Гал даже сделал шаг вперед.
— Стойте! Не стреляйте! — Вылка побежал к палящим из ружей, обходя с левой стороны ограду.
Варов-Гриш и народ хохотали:
— Во-он один!.. Пригнулся, перебегает с ружьем!.. Торопится к следующей стайке!.. О, в ограду глядите! Ичмонь-Верка выбежала из стайки… Сюда бежит с пустым подойником! Ха-ха-ха!..
Прекратив пальбу и угомонясь постепенно, двинулись вперед по улице все колонны.
Революционных песен не было у коми-зырянского народа, как и у хантов и у ненцев, поэтому пели на русском языке — «Смело, товарищи, в ногу…», «Варшавянку», «Мы — кузнецы», «Мы, молодая гвардия…», «Эх, картошка…».
Песен было много. Конечно, далеко не все знали слова. А петь хотелось всем. Некоторые просто подтягивали мелодию.
А коммунисты пели вдохновенно.
пел Варов-Гриш, высоко вздымая реющий красный флаг, а рядом громогласно тянули Будилов, мужчины, женщины…
А дальше в следующей колонне пели молодые голоса:
И в третьей колонне пионеров и школьников раздавалось чистое, звонкое пение:
Такое веселье, гул стоит вокруг колонн, украшенных красными флагами и флажками, — не рассказать.
Илька пел, сидя на нарточке и медленно, шагом продвигаясь вперед. Песни пионерские он знал хорошо — выучил назубок. Даже пел с отцом песню «Мы — кузнецы», хотя Гриш не был вообще-то кузнецом. Довольно легкая песня, особенно припев: «Стучи, стучи, стучи», выучил и Федюнька.
Но в заключительной колонне Гажа-Эль, совершенно трезвый, затянул зырянскую песню «Ох ты, солнышко мое…».
Голос у Гажа-Эля тоже хороший, да его немногие поддержали — это, мол, про старое житье. Тогда он запел «Доли-шели, ноли-шели». Его поддержали, стали петь оленеводы, но немного погодя остановились — песня-то про любовь, а не революционная.
— Не-ет, это не пойдет, якуня-макуня! — Гажа-Эль хохотал, развалясь в розвальнях, а сын правил конем-тяжеловозом, вернее, нисколько не шевелил вожжами. — Надо русскую песню…
— «Интернационал», — подсказал сын и вспомнил: вчера пели Варов-Гриш и другие.
А демонстрация шла и шла вперед, оглашая воздух разноголосым пением и шелестом красных стягов и плакатов. От сельсовета свернула направо и стала приближаться к братским могилам перед церковью.