Первые люди на Луне

Общий результат грандиозного опыта сводился к полнейшему неуспеху. Это было крушение, и я оказывался единственным лицом, оставшимся в живых. Это была полная неудача, увенчавшаяся последним несчастьем. Ничего не оставалось теперь более, как лишь спасаться самому, насколько можно, от последствий нашей неудачи. В силу одного рокового удара, все мои смутные надежды на возвращение и отыскание Кавора теперь рухнули. Мое намерение отправиться на выручку Кавора, или, по крайней мере, наполнить шар золотом и анализировать кусочек каворита, чтобы таким образом раскрыть его великую тайну, — все эти грезы рассыпались прахом.

Я остался один в живых, вот и все!

Я признал, что улечься в постель было одной из счастливейших мыслей, какая могла у меня явиться в данном случае. Действительно, я думаю, что мог бы или окончательно свихнуться, или совершить какой-нибудь непоправимый жестокий поступок. Но тут, запершись наглухо и оградив себя от вторжений, я мог обдумать свое положение, все его последствия и распорядиться как надо, без всякой помехи.

Разумеется, для меня было как нельзя более ясно, что произошло с мальчуганом. Он забрался в шар, стал играть кнопками, закрыл окошки каворита и взлетел на воздух. Было в высшей степени невероятно, чтобы он привинтил крышку горловины. А даже если он это и сделал, то все-таки была тысяча шансов против его возвращения назад. Представлялось вполне очевидным, что он направится к центру мировой сферы, да так и останется там, вне участия в обычных земных интересах, каким бы замечательным феноменом он ни казался для обитателей какого-нибудь отдаленного уголка в пространстве. Я очень быстро пришел к убеждению относительно этого пункта. Что же касается моей ответственности по этому поводу, то, чем более я размышлял, тем яснее мне становилось, что если только я буду оставаться спокойным, то мне не придется тревожиться на этот счет. Если предо мною предстанут гневные родители, требуя возвращения погибшего мальчика, то я могу просто потребовать возвращения моего потерянного шара, или спросить, что они желают сказать. Сначала перед моим воображением мелькали было и плачущие родители, и полиция, и усложнения всякого рода, но потом я увидал, что мне просто лишь надо держать язык за зубами, и ничего тогда не случится. Действительно, чем дольше я лежал, покуривая и размышляя, тем более делалось очевидным, что самое мудрое — оставаться в покое. Всякий британский гражданин располагает правом, если только он никому не причинил ущерба или обиды, появиться внезапно, где ему вздумается, и каким угодно грязным оборванцем, и с каким угодно количеством чистого золота, какое он окажется способным привезти с собой. При этом никто не имеет малейшего права мешать или задерживать его в такого рода действиях. В конце концов я формулировал это себе и повторял непрерывно как известного рода лютую хартию вольностей.

Раз я отыскал такой выход с одной стороны, то мог воспрянуть духом и разобрать подобным же образом некоторые обстоятельства, о которых я едва решался перед тем думать. А именно, все, что касалось моего денежного банкротства. Но теперь, вникая в это дело спокойно и на досуге, я без труда увидал, что если только я скроюсь куда-нибудь, усвоив себе на время какое-нибудь менее известное имя и сохраню бороду, отросшую за два месяца, то риск относительно преследования меня несносными кредиторами, на которых уже я намекал прежде, делался весьма незначительным. Отсюда до известного рода разумных земных действий был всего один шаг.

Я распорядился, чтобы мне доставили письменные принадлежности, и написал письмо в новый Ромнейский банк, ближайший, как сообщил мне слуга отеля; я уведомлял директора банка, что хотел бы открыть у него текущий счет, и просил его прислать двух особ, заслуживающих доверия и с надлежащими полномочиями, в кебе с хорошей лошадью, чтобы отвезти несколько сот пудов золота, очутившихся в моем распоряжении. Я подписал письмо: «Г. Д. Уэльс», что показалось мне весьма почтенным именем. Покончив с этим, я отправился в контору, вызвал управляющего и попросил его прислать мне портного, чтобы снять мерку для суконной пары; велел, кроме того, принести мне чемодан, панталоны, сорочки, шляпы (для примерки); часовщику же заказал часы. Разослав все эти письма, я съел такой хороший завтрак, какой только отель мог изготовить, и лежал затем, посасывая сигару, до тех пор, пока, согласно моим инструкциям, явились два надлежаще уполномоченные клерка из банка, свесили и забрали у меня золото. После этого я укрылся с головой одеялом, чтобы оградить себя от всякого стука в дверь, и заснул с величайшим комфортом.