Первые Романовы

Помимо той реформаторской работы, с которой связано имя этого последнего из великих вождей московской школы, фигура его настолько интересна, драма, которой после долгих лет напряжения закончилась его блестящая карьера, его процесс и в результате изгнание, составляют такую любопытную страницу в истории нации, что мы должны остановиться на ней несколько подробнее.

Аввакум любил указывать на то, что отец Никона был черемис, а мать татарка.

Составляя в свое время предмет спора между противниками и защитниками реформатора, его финское происхождение не оставляет уже в настоящее время никакого сомнения. Но ни физически, ни нравственно эта личность не обнаруживает никаких черт, свойственных этой слабосильной и холодной расе. Никон представляет собой гиганта. Увидя его в первый раз в 1663 году, грек Паисий Лигарид был поражен его животным видом, огромным ростом, громадною величиною головы, черными, несмотря на его шестьдесят лет, волосами, низким, нахмуренным лбом, густыми бровями фавна, длинными ушами сатира и грубым голосом многоречивого спорщика.

Увлеченный пристрастием, этот свидетель мог, без сомнения, перенести свою недоброжелательность на обрисовку портрета, но общее сходство его с оригиналом во всяком случае подтверждается также другими источниками. Другой грек, которого можно менее подозревать во враждебном чувстве, Павел Алепский, рисует патриарха остающимся за столом от полудня до полуночи и служащим заутреню прямо после попойки, не обнаруживая при этом и тени усталости.

У Никона было больше темперамента, чем интеллигентности или знания и, едва отесанный довольно поверхностным религиозным воспитанием, очень мало просвещенный поспешным чтением, ум его оставался невежественным. Его властный и смелый характер, сильная любовь к деятельности и к борьбе, соединенные с некоторой ловкостью и с большим талантом рисовки, – вот что обеспечило ему прием в качестве драгоценного соратника в среду образованных и предприимчивых людей, где нашла себе очаг среди приближенных Алексея идея о религиозной реформе, которую он потом призван был осуществить. Рассматривая выполненную таким образом работу, мы увидим, что инициаторы ее ошиблись в выборе главного работника, так как это орудие гораздо менее послушное, чем они воображали, не замедлило ускользнуть из их рук, и реформа, законченная без них и помимо них, должна была повлечь за собою их гибель.

Руководя проведением этой реформы на практике, Никон овладел ею, сделал ее своею, и в том виде, в каком он, если не создал, то во всяком случае выполнил ее, она несомненно носит на себе отпечаток его личности. В общем реформа заслуживает, однако, одобрения. Даже кроме исправления книг или литургии, к моменту своего падения наследник Иосифа завел, по крайней мере частично, согласно заявленным им намерениям, в церкви тот порядок и дисциплину, которые в ней совершенно отсутствовали; он восстановил проповедь, от которой отвык уже клир этой страны, занялся созданием школ и введением в них классического образования, всячески поощряя переводы с греческого на славянский; собрав в основанном им Воскресенском монастыре элементы богатой библиотеки, он таким образом сделал попытку создать для блага своих соотечественников тот интеллектуальный очаг, которого ему недоставало в юности.

Никон оставил в качестве проповедника воспоминание о замечательном импровизаторе, обладавшем к тому же могучим и мелодичным голосом. Часто ему случалось вдохновиться каким-либо случаем, происшедшим в тот самый момент, когда он находился на кафедре и развивать на эту тему урок по религиозному воспитанию. Но ни одна из этих речей не дошла до нас, а некоторые из находящихся в нашем распоряжении письменных его приказов, даже его речи на Соборах 1654 и 1655 годов, грешат напротив, растянутостью, частыми повторениями и грубостью стиля, которые делают их иногда плохо понятными.

Никон умел, наконец, остановить раскол, и допустим, если не подтвержден тот факт, что, если бы не произошло его падение, разделение церквей могло бы быть задержано в самом начале.

Эти действительно реальные достоинства и заслуги помогли Никону добиться такого личного положения, при котором он стал выше всех своих непосредственных предшественников. А между тем Алексей очень преклонялся перед Иосифом и, узнав во время службы о смерти этого патриарха, он, как и все присутствующие, были, – как это утверждает он сам, – поражены таким «ужасом», что едва были в состоянии продолжать пение. А между тем это был лишь Иосиф или Иоасаф, совсем не владевший исключительными титулами Филарета и бывший, как и все представители московской церкви, лишь поставленным во главе иерархии чиновником государства, подчиненным во всех отношениях светской власти. Его инвеститура, как и назначение митрополитов, епископов и даже главных архимандритов, игуменов и протопопов, зависела исключительно от доброй воли государя.