Первые Романовы

Да иначе и быть не могло, так как в древней России епископы были не только пастырями душ, но также и агентами правительства с очень обширными полномочиями административного характера. Владея огромными поместьями, они выполняли там все функции власти и начальствовали иногда над войсками, представлявшими собой автономные военные единицы, но при этом они являлись всегда лишь делегатами своего государя, единственного источника всякой власти. Перевод московской митрополии в патриархат, исключительно дело светской власти, ничего не изменил в этом режиме. Первые представители этой должности: Иов, Игнатий, Гермоген явились пассивными жертвами Смутного времени, подвергаясь оскорблениям толпы, низложению со стороны эфемерных правительств, а клир не вмешивался, чтобы защитить их; после исключительной истории, в которой фигурировал Филарет, его преемники, Иоасаф и Иосиф, вступили на эту должность без всяких затруднений.

Был ли патриархат в Москве, как это допускают некоторые историки, институтом, противоположным демократическому духу религиозной коммуны? Рассуждение об этом завело бы нас слишком далеко. Во всяком случае такое явление не могло продолжаться долго. Общая тенденция верховного клира была направлена без всякого сомнения к освобождению от этой действительно унизительной зависимости; но его представители имели очень большую наклонность к чисто светским выгодам, далеко не апостольскую, и их вечные раздоры привели к тому, что государь сделался истинным главою церкви.

Идеи и чувства Алексея делали его особенно способным для выполнения подобной функции. Он сам являлся настолько проникнутым церковным духом, что вдохновлялся им даже при распоряжениях военного характера. Однажды он упрекал одного из своих генералов, разбитого поляками, за то, что он забыл не правила стратегии, но предписания Св. Писания, и рекомендовал другому в качестве средства для вящего успеха, пение в унисон во время похода.

Его видели занятым регламентацией постов, и он диктовал приказы по этому поводу; будучи инициатором самых важных соборов семнадцатого века, среди религиозного кризиса, который эти собрания пытались уничтожить, помимо их и даже вопреки их воле и воле патриарха, царь вмешивается в качестве посредника в споры по обсуждаемым вопросам и делает господствующим в них свои мнения.

При таком положении вещей патриархат Никона не внес ничего нового в принципе. По свидетельству некоторых очевидцев, преемник Иосифа добыл себе хартию о невмешательстве государя в церковные дела и обращении решений патриарха в обязательные, без всякого обсуждения и апелляции. Но подобное толкование условий, которые Никон поставил своим избирателям в театральной сцене в Успенском Соборе, кажется неправильным. Подписав в качестве простого архимандрита Уложение 1648—49 годов, Никон, даже сделавшись патриархом, не поднял ни разу протеста против статей этого кодекса, представлявших собой самое сильное покушение на независимость церкви.

Он принял установленный порядок, предоставив себе лишь право использовать путем личного влияния естественные последствия режима. Не желая пробивать бреши или критиковать светскую власть, он предпочитал использовать ее, чтобы закрепить свою личную власть.

Освободить епископов от светских насильственных мер с тем, чтоб усилить те, которым он подчинял их сам, избавить новгородскую митрополию, пока он был ее ответственным лицом, а потом патриаршую епархию, когда он стал заведовать ею, от юрисдикции монастырского приказа, присоединить к той или другой основанные им монастыри, хотя и расположенные вне их ведомства, – вот к чему сводилась его система.

По праву эта юридическая автономия, которую он присвоил себе, не исключала апелляции к государю; но когда один дьякон попытался в 1655 году воспользоваться ею, Алексей его выпроводил со следующими словами:

– Друг мой, если бы я вздумал изменять решения патриарха, он бы тотчас отдал мне свой посох со словами: управляй моими монахами и священниками вместо меня.

С течением времени Никон стремился связать таким образом полученные личные привилегии с общим принципом: он стал утверждать, что подписал Уложение лишь насильно; он приказал перепечатать в 1653 году Номоканон с тенденциозными прибавками в этом смысле, введя туда знаменитое Donatio, происходившее от времен императора Константина. Быть может, он не знал, что это апокриф, но он думал, по примеру римских пап, найти в нем опору своим притязаниям. Ему даже приписывают намерение присвоить себе титул папы, которым будто бы владели некогда восточные патриархи.