Первые шаги

Моя жаба злится, бесится и рыдает на пару и в обнимку с хомячком. Это ж надо! Предложить за весь клад всего сто восемьдесят тысяч! Видите ли, нету у них больше фондов! Так надо искать! Выбивать! Работать в этом направлении как-то!!!

— Эдуард Павлович, скажите: а если я попрошу свою долю не деньгами?

— Что же именно вас интересует, молодой человек?

Мазеин-Давыдов постоянно вертит в руках пенсне, то водружая его себе на нос, то полируя платочком, чем несказанно меня раздражает. Вот и сейчас он в очередной раз снимает его и начинает начищать. Достал.

— Насколько я знаю, министерство культуры и истории имеет некоторую квоту на выдачу родовых указов. Мы с Натальей Сергеевной для того и покинули родные места, чтобы попытать счастья и заработать себе герб. И деньги нам нужны именно для этого. И согласитесь, если вы поспособствуете нашему начинанию, то все останутся в выигрыше: ваши фонды будут в неприкосновенности, мы с тетей исполним свою мечту, а у музея появится новая экспозиция, переданная в дар благодарными жителями Москвы.

Пенсне опять водружается на нос и поворачивается в сторону Наташки:

— Наталья Сергеевна, это так?

А Наташка давно уже сидит со стеклянными глазами, слушая наши дебаты. Ее робость перед клановым аристократом так велика, что Эдуард Павлович уже давно предпочитает общаться исключительно со мной. Тыкаю ее в бок.

— Да-да, конечно, как скажете… — И снова тупой взгляд в пространство.

Да уж, послал бог помощницу…

Но я вижу, что этот чиновник от культуры уже заглотил наживку. Предложенный мной вариант обдумывается, взвешивается и признается достойным.

Да!!! Я узнал, что благотворительность и меценатство входят в список угодных империи деяний и могут быть отмечены родовой грамотой. Принимают решение по таким вопросам, конечно, в Петербурге, но я буду не я, если директор МГМ не пробьет нам этот указ.

— Признаться честно, я не прорабатывал такой вариант, но думаю, это вполне возможно.

Йесс!!! Он наш!

— Мы с Натальей Сергеевной будем очень рады, если, скажем, через…

— Давайте встретимся через неделю: я думаю, этого времени будет вполне достаточно. На кого будем оформлять указ?

— На Наталью Сергеевну. Позвольте откланяться?

— Да-да, встретимся через неделю, второго октября. Уточните у секретаря время. Но я могу твердо рассчитывать, Геннадий Аркадьевич, что решение вашей тети останется неизменным?

— Всенепременно, Эдуард Павлович. До свидания.

Хватаю Наташку за руку и вывожу из кабинета. По-моему, она не в себе.

— Наталья, ау! Есть кто-то дома?

— Гешка, ты такой умный!

— Наташка, прекрати тупить: если все сладится, ты через пару недель родовитой станешь!

— А?‥

Ну вот чем она слушала?!

А дома вечером слезы. Я думал — от радости, но вовсе не угадал.

Прихожу в комнату Наташки, усаживаюсь на кровать и начинаю выяснять:

— Ты чего, подруга?

— У него… (хнык-хнык)… у нас…

— Наташ, ты можешь нормально сказать?

— Ген, у него не может быть детей!

— У кого?!

— У Гриши!

При чем тут Григорий?

Когда он появился на нашем пороге год назад, в первых числах августа, моей первой мыслью было, конечно, дать деру. Но куда мне теперь бежать? У меня Наташка, у меня План, у меня источник проснулся, наконец! И вот стоим мы и как бараны друг на друга глядим, а что сказать — не знаем. Да еще хозяйка рядом крутится, смотрит на нашу встречу взглядом следака со стажем.

— Привет, давно не виделись. Есть будешь? — отмираю я и протягиваю Григорию руку.

— Буду, — отвечает гвардеец и жмет мою кисть.