Первые шаги (сборник рассказов)

Хворь отступила — навалилось другое. Мучительно сидеть одному дома сложа руки. Ешь да спи — не находилось старику дел. Была у него когда-то сторожевая собака, черная, с белым пятном на морде. Состарилась она, одряхлела — так только и лежала во дворе, не могла даже мухи от себя отогнать. Наянтай сравнивал себя с ней. «В нахлебника превратился», — печально думал он.

Однажды в полдень ему почудилось, будто кто-то молодым, звонким голосом сказал: «Буду служить народу до конца своих дней!» Старик удивленно огляделся: в юрте никого не было. Да и во дворе пусто. Банди убежал куда-то. А больше некому. И Наянтай понял: это его собственные слова, сказанные в молодости, в тот день, когда его приняли в партию. Поднялся старик с кровати, взял шапку, стал искать ключи. Действительно, что с ним происходит? Тридцать лет тому назад поклялся служить людям, а сам теперь лежит и ждет смерти, словно дряхлая собака. Но куда пойдешь-то? И какой от него толк? Ведь ему уже семьдесят лет! Только что поднялся после болезни.

Захотелось старику поделиться с кем-нибудь этими мыслями. На худой конец даже с внуком. Но внук убежал куда-то. Вообще-то старику не нравилось, что мальчишка бездельничает. Сам Наянтай с малых лет работал — собирал топливо, пас ягнят — да и сына своего сызмальства приучил к труду. Надо и о внуке подумать. Из баловня и лентяя ничего путного не выйдет. «А что, если взять внука в степь? — подумал старик. — Это ему принесет большую пользу».

II

Осень выдалась в этом году на редкость теплая. Долго не выпадал снег, медленно увядали сочные желтые травы. Наянтай с внуком поставили свою юрту недалеко от зимней на верхнем пастбище и жили там, не зная забот, до самых заморозков. Хотя Банди и не был ни к чему приучен, деда он слушался, животных любил и вообще помогал как мог.

С первыми холодами старик Наянтай думал перебраться в зимнюю юрту, куда сын еще осенью привез все необходимое — топливо, продукты. Дверь юрты не заперта, можно войти, отдохнуть, приготовить пищу, стоит только отвязать ремень у входа. Таков обычай степей. Это в городе запирают квартиру на несколько замков, да еще держат злую собаку. А на Алтае дверь оставляют открытой — входи, путник, отдохни с дороги, согрейся. Думал старик Наянтай перебраться на зимовье. Но все вышло иначе. Услышал он ночью, овцы блеют, выглянул на улицу. Ночь была теплой, медленно падал снег. Ничто не предвещало беды. Но у Наянтая глаз наметанный. Понял, что с перекочевкой нельзя ни минуты медлить. Вернулся в юрту, принялся будить внука:

— Банди, вставай, вставай, внучек… Снег пошел. Того и гляди пурга заметет. Пора на зимовье. Вдруг ударит мороз, станет гололедица, овцы без корма погибнут. Я пойду за верблюдами. А ты седлай коней…

Но мальчишка разоспался, глаз не разлепит.

— Быстрее вставай! Разве мужчины спят так долго? Все проспишь! Вставай, мальчик!

Старик не ошибся. На рассвете задул сильный ветер, замела поземка. Все потонуло в непроницаемой снежной мути. Овцы шли, подгоняемые ветром, волей-неволей и старику с внуком пришлось брести вслед за ними, ведя в поводу навьюченного верблюда. Целый день блуждали они по степи в поисках зимней юрты. Нет, в такую пургу не найти зимовья. И тогда старику пришла мысль о перевале Тэнгэр-уул. Ведь он совсем рядом.

III

Вот и перевал! Глаза старика молодо заблестели, как будто он достиг главной цели жизни. Казалось, и овцы обрадовались не меньше старика, заскользили вниз по смерзшемуся снегу.

Чего не бывает в жизни. В молодости Наянтай и не пытался лезть на этот перевал, а вот теперь на старости лет преодолел его, да еще вместе с маленьким внуком. Разве не удивительно? Старик с облегчением вытер со лба пот, перевел дыхание. Все его страхи остались вместе с пургой по ту сторону хребта.

А скажи людям, что семидесятилетний старик с семилетним внуком проделали такой путь в пургу — так ведь и не поверят. Но разве важно, что не поверят? Важно, что они спускаются вниз. Крутой каменистый склон напоминает путь его жизни. Ведь человек, в сущности, и рожден для того, чтобы преодолевать крутизну гор.

Вышли на гладкую, бесснежную дорогу, ведшую к укрытому от ветра месту. Избитые, натруженные в сугробах копыта овец переступали теперь легко, козы успевали на ходу срывать сухие былинки. Одна из овец дала приплод. Да, так в жизни и бывает. К шуму ветра прибавилось нежное блеяние новорожденного ягненка, возвестившее миру о том, что жизнь продолжается, что она сильнее страданий и смерти.

— Пусть мать вылижет его как следует, Банди. Жаль, мы с тобой поторопились, навьючили на верблюда мешки для ягнят. Здесь совсем тихо. Сейчас юрту поставим. Выживет он, не беспокойся. Да и тебя покормить надо.

— Вот хорошо, дедушка, — отозвался мальчик. Опираясь на кнут, он смотрел на овец, а лошадь тыкалась ему мордой в спину, нетерпеливо прядала ушами и переступала с ноги на ногу, будто торопила хозяина: «Поехали, скорее, скорее!»

IV