Первые шаги жизненного пути

Папа же кончил в Кишиневе гимназию и потом в течение ряда лет ездил туда на каникулы. Они уехали из Одессы вечером, утром были в Кишиневе, провели в нем весь день и без ночевки следующим вечером выехали в Одессу. Эти две ночи с нами ночевала наша бабушка.

Мама часто потом вспоминала этот день, проведенный в Кишиневе, как один из самых сча-стливых дней в ее жизни. Должно быть, они оба сумели почувствовать себя там беззаботными, свободными и как будто снова влюбленными. В Кишиневе тогда было много роз, папа покупал их, и мама весь день ходила с букетом роз в руках. Они обошли все те дома, где оба жили в детстве. Кажется, даже входили в некоторые из них. В одном была молочная. Папе захотелось пройти путь от дома, в котором он жил в гимназические годы, до гимназии, однако он не сумел сразу найти дорогу, хотя некогда проделывал ее ежедневно в течение многих лет подряд. Его уверенно провела по этому пути мама, никогда не ходившая этой дорогой и уехавшая из Кишинева ребенком. Этот случай был для папы очень характерен. Он отличался тем, что совершенно не умел ориентироваться и чувствовать направление; в то время как мама обладала этим качеством в высокой степени. Я полностью унаследовала этот недостаток у папы; всю свою жизнь я отличаюсь тем, что могу заблудиться за любым углом незнакомой улицы и за первой сосной в лесу. Когда моей Машеньке было лет 5-6, я без страха уходила с ней гулять в лес, зная, что она всегда меня выведет на нужную дорогу. Без нее же я не решалась углубиться в лес и на 20 шагов.

Первая мировая

В 1914 году мы в последний раз ездили в Силламяги. И вот однажды утром к нам на террасу как сумасшедший вбежал Петрушевский с газетой в руках. На первой странице было напечатано известие о начале войны с Германией. Среди дачников распространилась тревога. Кроме общего волнения, вызванного объявлением войны, возникло беспокойство по поводу близости немецкой границы и необходимости быстрого отъезда из Силламяг. Я хорошо помню то гнетущее и, одновременно, возбуждающее ощущение, которое охватило тогда всех, и взрослых, и детей. Жизнь сразу точно оборвалась или перевернулась. Ее обычное течение остановилось. К нам на дачу ежеминутно прибегали знакомые У всех в руках были газеты. Передавались различные слухи, делались всяческие предположения. В течение некоторого времени, вероятно двух-трех дней, наши родители, вместе с другими, были охвачены мучительным колебанием по поводу того, следует ли сразу ехать или можно еще остаться. В даче у нас все время было много народу. Велись громкие разговоры. Наконец, решили ехать. Не помню того, как мы собирались, как укладывали вещи. Зато ярко запомнились мне три дня, проведенные в Петербурге.

Железная дорога, поезда и вокзалы уже были охвачены военной лихорадкой. Станции были запружены новобранцами (как их тогда называли). Помню, что не смотря на свои шесть лет, я великолепно понимала все, что происходило, и пребывала в недетски серьезном, напряженном настроении. Навсегда запали мне в душу раздирающие сцены прощания на вокзалах. Я видела на петербургском вокзале, как молодой высокий мужчина обнимал рыдающую жену и ребенка, как этого ребенка потом силой оторвали от отца. Эта картина поразила меня до глубины души и запомнилась на всю жизнь как первая увиденная мною сцена человеческого горя.

В Петербурге мы остановились в гостинице "Версаль". Очевидно, сразу выехать в Москву было нельзя. Кроме того, оказалось невозможным вести с собой весь наш довольно солидный багаж. Мама перепаковала наши корзины, отобрав все самое нужное и оставив остальное на квартире у сестры А.Н.Чеботаревской. Хорошо помню ночь в гостинице. В тесном номере я спала на одной постели с мамой. С вечера мама почувствовала себя плохо, у нее было что-то вроде сердечного припадка. Она долго не могла заснуть. И я не спала вместе с ней. Время от времени я потихоньку спрашивала: "Мама, ты очухалась?" Мама рассказывала потом, что, несмотря на плохое самочувствие и тяжелое настроение, вызванное страшными событиями, она не могла без улыбки слышать этот детский вопрос и ей понемногу становилось лучше.

Следующий день остался в моей памяти весь, длинный и утомительный. Родители наши ушли из гостиницы по делам, связанным с отъездом в Москву. Мы остались одни. Я сидела на открытом окне и смотрела вниз на площадь. Там находилась станция небольшого паровичка и происходила посадка уезжавших на фронт новобранцев. Весь день я наблюдала это зрелище и снова видела тяжелые картины расставания близких людей, которые сопровождались женским плачем и воплями. Когда вечером пришли папа с мамой, я ни о чем не могла говорить с ними, кроме как о том, что я видела днем, и все искала слов, чтобы выразить свои чувства и передать всю силу потрясших меня впечатлений.

Посадка на поезд была очень трудной. Смутно припоминается мне, что это происходило ночью, что перед этим мы с вечера долго сидели в зале ожидания, и мама уложила меня и Сережу спать на жестких диванах.