Первые Т-34

Следующая очевидная ссылка на «лучшую приспособленность русского солдата, его вооружения и снаряжения требованиям войны на русском театре» также, при сколько-нибудь пристальном рассмотрении, должна быть признана неудовлетворительной: то обстоятельство, что любой солдат лучше всего приспособлен к войне в «родных» для себя условиях, является не сокровенным таинством военного искусства, но скорее одной из самоочевидных его основ. Соответственно, работа полководца отчасти в том и состоит, чтобы заблаговременно учесть сильные и слабые стороны противника и заранее изыскать способы нейтрализовать превосходство противника и с выгодой для себя использовать его слабости. То есть ссылка на приспособленность русского солдата к войне в типических для себя географических и климатических условиях, с одной стороны, и неприспособленность и неготовность немецкого солдата к войне в таких условиях, с другой, является слегка завуалированной формой признания: «Я посредственный полководец, я не смог удовлетворительно решить одну из основных задач, которые ставятся перед военачальником». В большинстве случаев мемуары пишутся не с целью подобных саморазоблачений.

Таким образом, для удовлетворительного объяснения «парадокса 1941 г.» требовался фактор, который был бы несимметричен как «во времени» (совсем не действовал бы в начале кампании, но во всю силу сказался бы осенью и зимой), так и «в пространстве» (негативно действовал бы на немецкие войска, не затрагивая притом советские). Именно таким фактором и стали внезапно появившиеся грозные неуязвимые всесокрушающие русские танки новейших типов, в борьбе-де с которыми немецкое противотанковое вооружение оказалось совершенно бессильно. Примечательно, что на страницах немецких генеральских мемуаров это «абсолютное оружие» появляется именно в тот момент, когда мемуарист попадает в затруднительное положение и необходимо как-то объяснять падение темпов наступления или даже более или (скорее) менее организованный отход собственных войск. Восторженные панегирики вооружению противника позволили в выгодном героическом свете выставить собственные действия и достижения своих войск, сделавших-де все, что было в человеческих силах, и даже сверх того, и потерпевших в итоге неудачу исключительно по объективным причинам, вполне явственно лежавшим вне пределов компетенции мемуариста.

В сходном положении находились и советские мемуаристы: «проблема лета 1941 г.» как необходимость объяснить причины военной катастрофы начала войны во всей остроте стояла и перед ними, причем с оглядкой на «идеологическую» специфику — тезисы, во-первых, о том, что Коммунистическая партия и советское правительство заблаговременно прозорливо указывали на опасность вовлечения страны во Вторую мировую войну и предпринимали в этой связи своевременные адекватные меры, и, во-вторых, о том, что весь советский народ, как один человек, поднялся на отпор «гнилой фашистской нечисти»[208], что исключало объяснение военных неудач лета 1941 г. ссылками на недостаточно высокую боевую устойчивость слабо обученных и недостаточно оснащенных советских войск. Так же, как и у их немецких коллег, у советских военачальников не было стимулов откровенно описывать собственные допущенные ошибки. Сходные проблемы порождают сходные решения — и на страницах советских маршальских и генеральских мемуаров основная проблема сводится к тому, что неуязвимых всесокрушающих Т-34 оказывается слишком мало; вопросы же производства и распределения боевой техники совершенно однозначно лежали вне сферы компетенции мемуаристов. Руководители Советского государства, принимавшие соответствующие решения (председатели Совнаркома В. М. Молотов, И. В. Сталин, нарком обороны С. К. Тимошенко, нарком среднего машиностроения, позже нарком танковой промышленности В. А. Малышев) ушли, не оставив мемуаров, проливающих свет на причины принятия ими тех или иных решений. Соответственно, то обстоятельство, что за первые сорок дней войны оказалось потеряно примерно в два раза больше «тридцатьчетверок», чем за следующие пять месяцев, причем немцы применения против них столь грозной танковой армады вовсе не заметили, на страницах советских генеральских мемуаров никак не освещалось и, соответственно, не объяснялось.